Посмертное интервью херсонского полицая
В апреле 1942 года фашистские оккупационные власти в Украине начали создавать из местного населения полицейские батальоны
«Население освобожденных от большевизма областей всегда обращалось к немецким властям с просьбой разрешить им принять активное участие в борьбе с большевиками. Немецкая сторона всегда шла навстречу этим пожеланиям».
«Голос Дніпра», херсонская газета времен оккупации города нацистами, 1943 год.
Сегодня его нет в живых. Он умер от возрастной болезни, в домашних условиях, окруженный детьми и внуками, которые, вероятно, не знали, кем был их отец и дед в годы Второй мировой войны. С автора этого интервью он взял слово не называть его имя, даже вымышленное, и опубликовать его ответы только на те вопросы, которые он выбрал сам и только после его смерти. Условия бывшего полицая (шуцмана) выполнены.
— Многие из вас были комсомольцами, пели советские песни, некоторые даже успели отслужить в Красной Армии. Что вынудило вас идти в прислужники к оккупантам?
— На время оккупации немцами Херсона мне было 16 лет. Ни по советским, ни по немецким законам я не подлежал мобилизации. В комсомоле не состоял. Мой дед жил на Карантинном острове, рыбачил, имел шаланду и наемного матроса. В начале 30-х годов его раскулачили и сослали в Сибирь, где он умер в 1939 году. В 1943-м мне исполнилось 18 лет и меня, против моей воли, оккупационные власти призвали на службу в полицейский батальон.
— В отношении вашего поступления к немцам на службу понятно. А почему херсонцы по своей воле шли служить к оккупантам?
— Идейных добровольцев служить на немцев я не припомню. Тогда всем хотелось выжить. Единственным выходом обеспечить себя, семью и близких от репрессий оккупантов оказалась служба в полиции. Принятому на работу ежемесячно платили 24 рейхсмарки (288 оккупационных карбованцев) плюс ежедневное довольствие. Женатые шуцманы получали солидную надбавку – 30 марок на содержание жены и детей. И это не считая еженедельного продпайка на семью, включавшего такие дефицитные продукты, как мясо, масло, сахар и даже шоколад. Мы хотели жить. Да и жили-то одним днем, не думая, что будет завтра. Сводки с фронтов, которые нам читали не сулили возврата советской власти.
— Судя по ценам, полицаи и их семьи жили неплохо. Вероятно, был еще какой-то «левый» заработок?
— Конечно. «Левак» порой приближался к основной зарплате. Когда вопрос стоит о жизни или свободе, то люди денег не жалеют. В основном, брали взятки за то, чтобы отпустить подозреваемого, не отправляли на работу в Германию, не изымали скот, не замечали в неположенное время торговцев на Привозе. Немцы об этом догадывались, но смотрели сквозь пальцы. На моей памяти был случай, когда двоих полицаев судили за взятку для передачи продуктов военнопленным в районе обувной фабрики, а одного расстреляли за продажу военного имущества. Мародерство немцы пресекали.
— Одно дело – патрулировать улицы Херсона, базар, а совсем иное –участвовать в операциях. Ведь могли и вас ранить или подстрелить?
— Я в подобных акциях не участвовал. В мои обязанности входило совместное с жандармами патрулирование территории морского порта. А вот другие полицаи только радовались участию в подобных мероприятиях. Им официально выдавали сверх пайка водку, тушенку и шоколад плюс 40 пфенингов прибавки к зарплате за каждый день пребывания в зоне боевых действий.
— Какова была судьба полицая, который после ранения становился инвалидом?
— В зависимости от звания и заслуг по службе в батальоне изувеченный полицай получал ежемесячно от 40 до 80 марок. После лечения, которое оплачивали немцы, его обучали какому-нибудь ремеслу. В случае его гибели вдове выплачивали 50 марок в месяц плюс еще 10 на каждого ребенка.
— Как для вас закончилась война?
— После Нового года (1944. – Прим. авт.) у нас были введены занятия по овладению автоматом «Шмайсер». До этого мы патрулировали вооруженные винтовками советского производства. Всех это встревожило. Мы то знали, что Алешки (Цюрупинск) и Гопри давно заняты Красной Армией. Значит, нас хотят бросить на передовую. Так оно и случилось. По данным немецкой разведки со стороны Голой Пристани ожидался десант красноармейцев. Для его отражения наш батальон высадили на Потемкинском острове. Как только появились шаланды и плоты с бойцами, мы, бросив автоматы к ногам, выстроились с поднятыми руками. Вскоре мы со всех сторон оказались под прицелом красноармейцев. Их командир подходил к каждому из нас, поднимал «Шмайсер», выдергивал из него рожок с патронами и затем бросал на землю. Вначале я не понял в чем дело. Но, когда после очередного осмотра автомата он прямо в лоб выстрелил из пистолета его владельцу, я понял, что моя жизнь зависит от полного комплекта патронов в рожке моего автомата. Недостающие патроны означали, что они были выпущены в бойцов Красной Армии. Я остался жив, но за эти минуты стал седым в 19 лет.
— Что же было дальше?
— Трибунал. Приговор – 10 лет по статье «Измена Родине». Хотя я присягу не принимал, секретами военного и государственного значения не обладал, в карательных операциях не участвовал. Срок отсидел от звонка до звонка. Такие как я амнистии не подлежали.