«Продавая пшеницу, продаём кровь мужицких детей…»
В своих публикациях «Гривна» уже не раз обращалась к теме стоимости жизни в дореволюционной Российской империи. На основании используемых исторических материалов можно было бы сделать определённый вывод: сравнительная характеристика цен, зарплат и покупательной способности денежных средств говорит никак не в пользу нашей с вами современности.
Однако вместе с тем в дореволюционной империи имелся и самый нищий, голодный класс – бесправное крестьянство, по иронии судьбы, кормившее произведениями своих рук всю страну. И не только свою… Впрочем, таким же нищим оно оставалось большую часть периода советской истории, влачит свое не менее жалкое существование и сейчас.
Довольно часто приходится слышать и читать горделивые высказывания о том, насколько богата прежде была страна, если она могла миллионы пудов выращенного хлеба экспортировать за границу. Как гордились «истинные патриоты» тем, что Российская империя с начала ХIХ века прочно удерживала монополизм хлебного европейского рынка! Вот только радоваться здесь было совершенно нечему. И то, что за границу уходило дешевое и самое качественное зерно, оборачивалось впоследствии для страны горем и людскими страданиями. Парадокс! Главные производители, для кого-то зарабатывавшие миллионы, сами становились всё беднее и бесправнее. Недостаточная обеспеченность крестьянина-производителя землёй, уменьшавшаяся плодородность наделов, низкая урожайность не позволяли создавать определенные запасы хлеба, достаточные для прожиточного минимума обычно многодетных семей.
К этому нужно добавить, что по существовавшим законам землёй наделяли только лиц мужского пола. То есть крестьянин, имевший большую семью, которая состояла сплошь из дочерей, владел лишь единственным наделом земли. Как здесь зиму пережить да семенной фонд до весны сохранить? Кроме того, единым хлебом жив не будешь. Нужно купить спичек, соли, масла, заплатить подати, приобрести орудия труда, одежду наконец. Для этого, конечно же, требовались денежные средства. Но только где их взять? Вот и вынужден был крестьянин везти часть своих скудных запасов в город на продажу. Ну а если деньги или же необходимые продукты были нужны сиюминутно, обращались к лавочникам (бывшим шинкарям) или местным кулакам, не гнушавшимся скупать крестьянский хлеб по самой мизерной, ими же устанавливаемой цене. И если в 1899 году в Херсоне цена пуда пшеницы колебалась от 80 копеек до рубля и более, то на местах её скупали ниже 40 копеек! Крестьянские дети, втайне от родителей менявшие в лавке сельхозпродукты на «конфекты» и табак, и вовсе сдавали пшеницу по смешной цене. Потом, когда ближе к весне поднималась цена на хлеб, лавочник снаряжал в город караван подвод, груженых за копейки приобретенным высококачественным зерном. Кстати, и в качественном аспекте крестьянин себя также ущемлял. Самые лучшие пшеница и рожь уходили на продажу, их вывозили за границу или перерабатывали на спирт. А уж то, что оставалось, «с пухом, кострецом, сивцом и всяким отбоем, получаемым при очистке», ел крестьянин.
Только из херсонского порта в начале ХХ века на иностранных пароходах за границу ежегодно вывозили до 50 миллионов пудов отборной высококачественной пшеницы. Каждый такой пароход увозил с собой достаток, здоровье и жизни тысяч российских земледельцев. «Как мы хотим конкурировать с американцами, когда нашим детям нет белого хлеба даже в соску? – негодовал в 1880 году известный агроном и публицист Александр Энгельгардт. – Если бы матери питались лучше, если бы наша пшеница, которую ест немец, оставалась дома, то и дети росли бы лучше, и не было бы такой смертности, не свирепствовали бы все эти тифы, скарлатины, дифтериты. Продавая немцу нашу пшеницу, мы продаём кровь нашу, то есть мужицких детей». И действительно, по существовавшей статистике, в Российской империи до 5-летнего возраста доживали всего 550 из 1000 родившихся детей. В то время как в Западной Европе – более 700. Вслед за этим давно пора было развеять бытовавший миф о здоровье и необычайной крепости сельского населения дореволюционной страны. Вот выдержки из периодической прессы того времени: «С каждым годом армия русская становится всё более хворой и физически неспособной. До 3 миллионов рублей ежегодно казна тратит только на то, чтобы очиститься от негодных новобранцев… Из трёх парней трудно выбрать одного, вполне годного для службы. Хилая молодёжь угрожает завалить собою военные лазареты… Сказать страшно, какие лишения до службы претерпевает иногда новобранец. Около 40% новобранцев почти в первый раз ели мясо лишь по поступлении на военную службу…»
Да что там мясо – в большинстве своем, в отличие от жителей города, сельчане и о белом хлебе имели весьма смутное представление! «Мужики всё надеялись, что запретят вывоз хлеба к немцам, – отмечал Энгельгардт. – Запретят пережигать хлеб на вино… Ну, конечно, мужик никакого понятия ни о кредитном рубле не имеет, ни о косвенных налогах. Мужик не понимает, что хлеб нужно продавать немцу для того, чтобы получить деньги, а деньги нужны для того, чтобы платить проценты по долгам. Мужик не понимает, что чем больше пьют вина, тем казне больше доходу… Не понимает мужик ничего в финансах, но всё-таки, должно быть, чует, что ему, пожалуй, и не было бы убытков, если б хлебушка не позволяли к немцу увозить да на вино пережигать».
К слову, Херсонская губерния оказалась своеобразным «опытным полем» для внедрения в будущем во всей стране казенной водочной монополии. Уже 1 июля 1896 года здесь начала функционировать «казенная продажа питей». В последующем благодаря дешевой херсонской пшенице, перерабатываемой специально построенными казенными очистительными складами, количество производимой водки с каждым годом увеличивалось более чем на 15–20%. «Заготовка спирта в 1897 году по Херсонской губернии обошлась на 4 копейки дешевле, чем в 1896 году. А помноженные эти 4 копейки на 2 000 000 вёдер, расходуемых в губернии, и получается собранный для казны целый капитал», – сообщала в 1898 году херсонская газета «ЮГъ». В 1900 году доходы казенной водочной монополии по Херсонской губернии составили 15 561 000 рублей! Выходит, земледельца обирали дважды: скупая по дешевке выращенное им зерно, а потом продавая ему водку-казёнку.
Следующим немаловажным фактором извечных крестьянских бедствий и нищеты были частые неурожайные годы. Засуха 1891-го стала одной из самых серьезных. Она охватила территорию почти всей империи. В последующем неурожаи и, как следствие этого, голод стали довольно частыми явлениями в отдельных губерниях страны. И даже некогда славившееся своими богатыми урожаями Поволжье вдруг в одночасье превратилось в «зону рискованного земледелия».
Не миновали подобные проблемы и Херсонщину. Газета «ЮГъ» в 1899 году констатировала: «Трехмесячная засуха сожгла хлеба и травы… Засуха. Село переживает тяжелые, подготовочные к голоду минуты. Население собирает последние гроши и служит молебны о ниспослании дождя. Освящают колодцы, поля, сады…» В той же газете в феврале 1900 года николаевский корреспондент сообщал: «На каждом перекрестке, на тротуарах, возле общественных зданий, на базарах – толпы изможденных людей, покрытых лохмотьями. Среди них резко выделяются маленькие детишки, почти голые. Редко кто из них просит, еще реже протягивает руку, но смущенный поклон без слов да лихорадочно горящий взгляд говорят вам, что вы видите перед собой голодных. Просят не хлеба, а работы. А уж несколько месяцев, как у нас её нет…»
Бедствовавшие земледельцы оставляли свои жилища и целыми семьями шли в большие города, где можно было хотя бы надеяться на какую-нибудь временную работу. Да и сердобольные горожане, находившиеся даже в такие голодные годы в более выгодном положении, проявляли к несчастным милосердие, не давая окончательно пропасть. В Херсоне, как, впрочем, и в других населенных пунктах губернии, на средства жертвователей из числа достаточных граждан и благотворительного общества, возглавляемого княгиней Оболенской, открывались бесплатные столовые. С целью поддержки нуждающихся и предоставления им хоть какого-то заработка городская управа начала наем на земляные работы, проводившиеся в районе нового пожарного депо по улице Почтовой (ныне это почтамт по проспекту Ушакова) и на «болоте» (улица Петренко). Таким образом были трудоустроены свыше 500 человек, получавших в день 35–50 копеек. Заработок пусть и небольшой, однако позволявший кое-как сводить концы с концами. Тем более что каким бы неурожайным ни был год, стоимость хлеба в городе оставалась неизменной – 5 копеек за фунт (примерно 400 граммов) белого…