По ком звонит колокол (начало)
Асламов В.Н.
(Херсон)
Памяти Мариуша Заруского
Парадокс, но насколько широко известен этот легендарный человек в Польше, настолько же о нем мало знают в Украине, хотя жизнь и даже смерть его тесно связаны именно с нашей страной.
Солнце находилось в зодиакальном знаке Водолея, а Подолье спало скованное зимним сном, когда 31 января 1867 года в Думанове родился Мариуш Заруский. Имение, которое арендовал отец Мариуша Северин, было ухоженным хозяйством с привольными пшеничными полями, плантациями табака и сахарной свеклы. Семья состояла из шести человек: отца — Северина Заруского, его жены Евфрожины (девичья фамилия Иваницкая), двух братьев Мариуша — старшего Станислава и младшего Больцио, дедушки — отца пана Северина, и жила в большом доме с хозяйственными постройками и садом. Неподалеку шумел быстрый Смотрич, приток Днестра.
После разделов Польши Подолье вместе с Думановом принадлежало России. Детские годы Мариуша пришлись на преследование поляков после январского восстания, в котором участвовали его отец и дядя Стефан. После восстания около 40 тысяч поляков были сосланы в Сибирь, а отец Мариуша избежал ссылки лишь благодаря ходатайству местных дворян и окрестных крестьян, утверждавших, что во время восстания «пан администратор» не выезжал из дома. Благодаря этому семья Заруских не была разлучена и у Мариуша было счастливое детство. Он читал «Робинзона Крузо» Даниэля Дефо и «20 тысяч лье под водой» Жюля Верна, играл с ровесниками в индейцев, путешественников, войну. Воспитывая в себе храбрость мальчишки, ходили на спор ночью на кладбище, откуда каждый должен был принести записку, положенную днем на одно из надгробий. Плавали в Смотриче, катались на лошадях, устраивали состязания по стрельбе из лука…
О Польше маленький Мариуш узнавал из рассказов отца и деда, который участвовал в ноябрьском восстании; она оживала в песнях, которые пелись вечерами, когда мать садилась к роялю, а отец запевал.
В Российской империи преподавали преимущественно на русском языке и по русским учебникам. Но маленький Мариуш не ходил в школу, а первые науки постигал дома. После уроков помогал отцу по хозяйству и под его присмотром обучался верховой езде. Семья не имела средств на обучение детей за границей, не имела и собственной земли, которую они могли бы унаследовать. Поэтому младшим Заруским пришлось с детства учиться самим зарабатывать себе на жизнь. В то время для этого необходимо было закончить русскую школу и хорошо знать русский язык. Мариуш, как и его старший брат Станислав был определен в частную школу Милковских в Могилеве-Подольском, где пани Милковские, кроме официальной программы, нелегально, без учебников учили и польскому языку и правдивой истории Польши.
В русскую гимназию Мариуш поступил в Каменец-Подольске. Во время учебы он жил у своего дяди Юзефа, который, как и отец Мариуша, был членом «Подольского комитета», издававшего газету под названием «Труд», которая писала о преследованиях поляков царской властью и стремилась укрепить в них дух сопротивления.
Успешно закончив гимназию, Мариуш Заруский в 1885 году поступает на физико-математический факультет Новороссийского университета в Одессе.
Здесь же он встретился со своей первой любовью.
«Экзамены прошли хорошо. Только алгебру и математику не сдал сразу. Почему?.. Не мог учить, ее образ все время стоял перед глазами и не давал покоя… И в университетской аудитории и на Дерибасовской все время она была в мыслях… », — эти слова написал Мариуш в своем дневнике под названием «Воспоминания 1886».
Ему было тогда 19 лет. Девушку звали Марыля, она приехала с мамой и бабушкой в гости к своей тете, у которой снимал квартиру студент Мариуш. Он показал дамам город, крутые ступени Потемкинской лестницы, здание оперного театра, парк и ботанический сад, водил в кондитерскую пана Франтишека на Дерибасовской, катал их на парусной лодке по морю.
В последний день их пребывания в Одессе нанял дрожки и отвез на железнодорожный вокзал, «чудом добыл сидячие места в поезд на Белгород, купил в дорогу семечки и арбузы». Получил от мамы сердечное приглашение посетить их, а Марыля через открытое окно вагона «со значением» пожала ему ладонь.
Перейдя на 2-й курс университета, Мариуш проводил лето у родных в Думанове. В середине каникул «по уши» влюбленный молодой человек запряг коня и сказал родственникам, что отправляется проведать «одесских знакомых». Отец, догадываясь, в чем дело, только усмехнулся в усы. Упаковав студенческий мундир, чистое белье и плащ на случай дождя, Мариуш утром отбыл.
Хошчев, где жила семья девушки, располагался над Бугом в 100 верстах от Думанова. После 2-х дневного путешествия по маршруту, самостоятельно начертанному на картах Херсонской и Подольской губерний, переправившись паромом через Буг, Мариуш благополучно достиг цели.
Марыля с матерью вскоре должны были вернуться из с.Красноселка, куда они поехали на бал, и Мариуш познакомился с ее отцом — акцизным чиновником, проверяющим близлежащие фабрики.
Мариуш провел в Хошчеве неделю, которую запомнил, как одну из лучших в жизни. Прогуливался с возлюбленной над Бугом, беседовал на различные темы. 17-летняя Марыля, учившаяся в одном из пансионов в Виннице, высказывала смелые и оригинальные мысли. Родителям девушки студент понравился, и они попытались осторожно выяснить, какие намерения имеет он относительно их дочери. Но Мариуш еще и не думал о женитьбе, хотя и отложил свой отъезд домой. Еще около года жил он мыслями о Марыле и в следующие каникулы вновь посетил девушку. Но это было последнее беззаботное лето.
Вскоре умер отец и хозяйство пришлось оставить, семья Заруских переехала в Одессу, поселившись в доме по ул. Базарной. Думанов, детские забавы с друзьями в индейцев и героев книг Жюля Верна, купания в водах Смотрича, золотые яблоки из собственного сада — все это осталось только в воспоминаниях. Одесса стала для Мариуша вторым домом, его поглотил бурный, стремительный водоворот жизни в этом космополитическом городе, конгломерате народностей и интересов, настоящем окне в большой, безграничный мир.
А Марыля? Как это часто бывает с первой любовью эта «единственная и неповторимая» растворилась, как ночные звезды в первых лучах восходящего солнца.
Находившаяся в периоде своего расцвета Одесса на рубеже XIX-XX веков насчитывала уже полмиллиона жителей и была крупнейшим торговым портом в Российской империи.
Именно здесь Мариуш «заболел» морем и был очарован им навсегда. С Потемкинской лестницы он впервые в жизни увидел его — такое живое и переменчивое, совсем не похожее на все то, что видел раньше. На эту лестницу, ставшую любимым местом прогулок, Мариуш приходил в свободные минуты и любовался рыбачьими баркасами и шаландами, входящими в порт и отправляющимися на ловлю в открытое море, вслушивался в многоязычный портовый гомон, вдыхал запахи, впитывал краски, такие экзотические для молодого человека, не бывавшего до этого нигде, кроме степного Подолья. Возвращаясь домой, переполненный впечатлениями, пытался запечатлеть пестрый образ порта и моря на полотне. И довольно неплохо это у него получалось. Вдохновленный этими опытами Мариуш даже записался в Одесскую школу изящных искусств.
Между тем Российский добровольный флот, доставляющий товары в различные страны, охотно набирал молодежь в команды судов даже на одиночные рейсы. Мариуш не мог пройти мимо такой возможности осуществить свою давнюю мечту о морских путешествиях и ближайшие каникулы провел, как член экипажа парусника «Мева», направляющегося в Бомбей.
Перед рейсом он тщательно проштудировал книги об Индии, изучил морские карты и маршрут плавания. Поначалу «барский» вид и манеры, молодого человека раздражали команду; особенно усердствовал боцман, поручавший Зарускому выполнять самую худшую работу. Мариуш сносил все безропотно, хотя поначалу сильно страдал от морской болезни, а после того, как во время сильного шторма он предложил безопасное размещение груза, который, передвинувшись к одному из бортов, грозил судну опрокидыванием, отношение к нему переменилось, а боцман даже начал прислушиваться к его советам.
Почувствовав вкус к морской жизни, Мариуш в мечтах уже видел себя капитаном парусника. Во время одного из «каникулярных» рейсов в «далекие моря» он, чтобы походить на настоящего «морского волка», возможно в Японии, даже сделал себе на обеих руках татуировки с птицей, змеей, японским драконом и якорем, впоследствии скрупулезно упоминаемые полицией в графе «особые приметы».
Для того, чтобы стать настоящим моряком Заруский, не прерывая учебы в университете, решил добыть нужную «бумагу» в Одесской морской школе.
Во время учебы в Одессе Мариуш «открыл в себе» и поэтические способности. Первые несложные стихотворения он записал еще в «Воспоминаниях 1886», когда ездил в гости к Марыле. Позднее записывал свои произведения в толстых тетрадях, был убежден в том, что имел талант и отсылал свои произведения в петербургские и варшавские журналы. Первым разочарованием стал отказ выходящего на польском языке петербургского журнала «Край» опубликовать его переводы стихов российского поэта С.Надсона. Позднее в 1892 году их опубликовал варшавский «Иллюстрированный еженедельник». В Варшаву же Мариуш отправил и свою «Прелюдию» — многостраничную поэму о Ф.Шопене.
Однако все меньше и меньше времени Заруский уделял поэзии, все более его увлекала нелегальная деятельность.
В Одессе, во времена Заруского польская община насчитывала до 20 тысяч человек. Польская студенческая молодежь критически относилась к попыткам достичь соглашения с царской властью, тем более, что после покушения на царя Александра II в России усилился полицейский террор. В университетской среде появлялись нелегальные студенческие революционные кружки, в том числе и польские, существовали и разнообразные группы социалистской ориентации. Конспиративная деятельность сближала российских и польских революционеров. Одной из конспиративных квартир стал дом Заруских на Базарной улице. В отличие от старшего брата Станислава, считающего мысль о независимой Польше нереальной, и младшего Больцио, слабого и часто болеющего, Мариуш верил в освобождение от царской власти. На тайных собраниях у Заруских читали нелегальную литературу и полученные из-за границы произведения писателей и поэтов, обсуждали новые философские и литературные течения. Но чаще всего речь шла о будущем Польши. Считали, что сначала необходимо добиться победы над царем в России, а потом проложить путь к своей свободе. И не только дискутировали, но и готовились к боям. Под прикрытием гимнастической школы Новака обучались самообороне, владению оружием, азбуке Морзе и другим воинским искусствам. Мариуш делился с коллегами знаниями в области артиллерии, полученными в 1891-1892 годах во время добровольного прохождения воинской службы в царской армии.
Через год службы в 10 стрелковом батальоне 14 бригады Заруский сдал экзамен на «прапорщика запаса» и позднее участвовал в больших маневрах под Одессой. В последующие годы он еще дважды призывался, как офицер на летние учения в Меджибоже и Николаеве.
Участвуя в студенческих организациях Мариуш Заруский, имел контакты и с общепольскими движениями за независимость такими как «Польская лига» и «Сокол».
Естественно, что вскоре полиция заинтересовалась собраниями в доме Заруских, тем более, что там бывал сын человека, который встречался с братом Ленина Александром Ульяновым, арестованным и казненным в 1887 году за подготовку покушения на царя Александра III.
В 1894 году члены нелегальной группы, собиравшейся у Заруских, были арестованы. Мариуш, который закончил в 1890 году университет, отслужил в армии и работал к тому времени помощником контролера Одесской конторы Государственного банка, оказался в старой одесской тюрьме в 4-х этажном здании по улице Рыбной, где и провел долгие месяцы пока решалась его судьба. Там ему пригодились гимнастические навыки, и со времени заключения привычка ежедневной часовой гимнастики осталась у Заруского на всю жизнь. Кстати, в ссылке, будучи под надзором полиции, ссыльный Заруский одно время преподавал гимнастику. Возможно Новак, в целях конспирации, выдал ему свидетельство учителя гимнастики.
6 февраля 1895 года Мариуш Заруский, обвиняемый в связи с «Делом» одесского «Сокола» и других раскрытых в Одессе нелегальных обществ, был приговорен к 5-летней ссылке под гласный надзор полиции в Архангельскую губернию.
В открытом листе N 2204, адресованном губернатору Херсонской губернии Управление одесского полицмейстера, сообщало, что политический арестант, дворянин, 28 лет, рост 2 аршина 7 1/4 вершка, глаза серые, волосы, брови и борода русые, согласно предписанию одесского градоначальника, отправляется в г.Архангельск Архангельской губернии под строгий надзор полиции, в распоряжение тамошнего губернатора.
Из Одесской тюрьмы его повезли в Петербургскую пересыльную тюрьму, откуда ссыльных везли в расположенный в 1100 верстах Архангельск через Шлиссельбург, Подгорье, Лодейное Поле, Каргополь, Витагру и Холмогоры.
Поначалу местом ссылки Заруского стали Холмогоры, последний пункт этапа перед Архангельском.
В актах Холмогорской полиции от 1896 года о Заруском указывается, что был это: «дворянин, резервист артиллерии, рожденный 19.02.1867 года, холост». В июле этого же года Мариуш получает разрешение на перевод в Архангельск «в связи с желанием сдать экзамен на штурмана».
Атмосфера Архангельска напомнила Зарускому портовую Одессу. В этот крупный порт приходили летом торговые суда из различных стран. Среди жителей было немало состоятельных иностранцев: немцев, англичан, шведов. Разбогатев, они обычно возвращались на родину. Местное же население, за исключением купцов, наоборот, терпело крайнюю нужду.
Мариуш оказался в краях, где летом солнце вообще почти не заходило, а в полночь можно было читать и писать без света, зато с ноября до марта уже в 11 часов становилось сумеречно, а в полдень нужно было зажигать лампу. Климат был суровый и нездоровый, непривычный для Заруского. Морозы зимой достигали тут 40° С.
Как и везде в северной России свирепствовала цинга.
Прибыв в Архангельск и зарегистрировавшись в полиции, где ему было строго предписано не покидать черту города, Заруский начал искать работу и нашел ее в порту при разгрузке товаров и грузов с различных судов.
Разыскивая недорогую квартиру Мариуш, благодаря счастливому случаю, оказался у калитки дома, в котором жил другой ссыльный поляк Тадеуш Галецкий. Состоятельный Галецкий организовал тайную просветительскую работу среди рабочих. Молодые люди подружились. Тадеуш пробовал писать, и Заруский всячески поощрял его к работе на этом поприще. Галецкому же нравились живописные работы Мариуша и он считал, что, имея художественный талант Заруский непременно должен его развивать.
Кроме Галецкого Мариуш познакомился и с другими соотечественниками и среди них со своим впоследствии близким приятелем Юзефом Конечке, хозяином большого «Варшавского магазина».
В Архангельске было много поляков, самую многочисленную группу из которых, составляли политические ссыльные; их содержали в большом доме для заключенных, рассчитанном на 900 человек. 2-й категорией поляков в Архангельске, к которой принадлежал и Заруский, были «ссыльные на вольном содержании», которым не разрешалось покидать черту города. Много было поляков, служивших в госучреждениях и в местном гарнизоне.
Заруский взял в ссылку свои стихи и переводы стихов Надсона (пробовал он, кстати, переводить и Лермонтова) и иногда читал их своим архангельским приятелям. Возможно, их хлопотами и при их финансовой поддержке через год он смог издать в местной типографии С. Павлова книгу «Из Надсона — избранная поэзия». Из 207 страниц этой книги, 22 занимает предисловие, написанное Заруским. В Надсоне его привлекало молодое бунтарство и переменчивость настроений.
Удивление и восхищение вызывает сам факт того, что узник Заруский в арктических условиях находит время заниматься поэзией. К тому же это была первая книга на польском языке, вышедшая в Архангельске. И если была колыбель у Заруского-поэта, то, собственно, там, в Архангельске, где написано большинство его сонетов.
В Архангельске Мариуш впервые познакомился с ненцами или как их называло местное население — «самоедами», приезжавшими зимой торговать шкурами добытых животных и закупать соль.
Работая в порту, он каждый день видел парусники, провожал их тоскливым взглядом и размышлял, как бы оказаться на каком-нибудь из них. Слышал о ссыльных пытающихся бежать, но честь не позволяла ему этого, хотел плавать официально, с согласия властей.
После долгих хлопот он оказался у губернатора. Тот смотрел на Мариуша с удивлением и любопытством, как на не вполне нормального. Просит позволить ему плавать в Европу, чтобы там сбежать при первом же удобном случае и никогда не возвращаться в Архангельск!
— Вернусь, — сказал Заруский.
— Да, а какие дадите этому гарантии? — спросил губернатор.
— Слово чести поляка!
Нам в это трудно поверить, но политическому ссыльному Зарускому разрешили плавать, взяв с него честное слово. А было это в апреле 1898 года. Можно себе представить в каком настроении вышел Мариуш из кабинета губернатора: снова будет плавать, почувствует на лице вольный ветер морей и океанов, на губах соленый вкус морских брызг, а под ногами качающуюся палубу!
С разрешения губернатора Заруский без труда устроился матросом на шхуну-бриг «Держава», отплывающую с грузом леса, шкур и других товаров в порты северной Европы.
Это первое плавание в северных морях вполне могло оказаться для Заруского последним. Во время сильного шторма в Белом море старая, ветхая «Держава» по вине капитана сбилась с курса и заливаемая волнами едва не отправилась ко дну. С трудом помпами удалось откачать воду и спастись. Затем судно село на мель. До большого прилива 2 недели просидели там, исчерпав все припасы, наконец, с помощью пароходов снялись с мели и бросили якорь у архангельской пристани.
Этот случай очень повлиял на отношение Мариуша к морскому делу и к жизни вообще, он стал относиться к ней философски. После этого рейса в Архангельске заговорили о молодом, отважном и опытном моряке Мариуше Заруском. Богатый купец Сметанин пригласил Мариуша на беседу и предложил оплатить ему дальнейшее обучение в Морской школе, обещая доверить управление парусником «Надежда», если Заруский представит ему патент шкипера. В рекордно короткое время, на протяжении 6 месяцев, Мариуш сдал все экзамены и получил звание штурмана каботажного судоплавания, став штурманом «Надежды» весной 1899 года и к тому же очень подружившись с дочкой купца.
Плавая по Белому морю в норвежские порты, Заруский сжился с морем и его людьми. Трудные условия плаваний были хорошей морской и жизненной школой, позволяли познавать опасности моря: переменчивую погоду, капризы волн и ветра. Эти впечатления отразились в его поэтических сборниках «Морские сонеты», «Северные моря».
В ссылке Мариуш имел время собрать свои сонеты и выслать в варшавский «Иллюстрированный еженедельник». Они понравились и в 1898 году были опубликованы с редакционным пояснением: «Сонеты, присланные из Архангельска, вышли из-под пера политического ссыльного Мариуша Заруского».
Тосковал ли он по Родине? Разумеется. На мурманском берегу написал сонет, названный «В пустыне». Позднее, описывая свои путешествия по теплым морям, вспоминал: «Тоска… переносила меня во время тайфуна в Японском море на берега Смотрича, где знал каждый камень еще с детства; в Чан-Ку — слышались в звуке ночных гонгов, ноктюрны Шопена…»
Но время грусти и тоски, наконец, закончилось. В 1900 году срок заключения истек и свое 33-летие Мариуш встречал уже среди родных. А вместе с тем началось и его долгое ожидание новой встречи с морем. «Архангельский период» окончательно превратил Заруского в «человека моря». Развил в нем такие черты характера как выдержку, выносливость, умение противостоять трудностям, брать на себя ответственность за других, волю и смелость, дал неоценимый опыт мореплавания.
Биограф Мариуша Заруского Хенрика Степен пишет: «Не было, наверное, в нашей истории моряка такого многогранного, как Заруский. Хотя он и появился на свет в континентальном Подолье, среди степей и черноземных пашен, но родился под Знаком Водолея к жизни среди ветров и волн. Когда читаешь его морские воспоминания и описания приключений, создается впечатление, что он умышленно искал опасные ситуации, чтобы переживать радость борьбы и победы. Был бы незаменимым человеком в эпоху великих путешествий и географических открытий, если бы родился во время, когда на земном шаре было еще много неизведанного».
А море Заруский любил, как любят женщину и шел на своем паруснике навстречу любым неожиданностям. Именно в Архангельске Мариуш стал настоящим моряком, чтобы остаться им на всю жизнь.
Символично, но когда Заруский вернулся из ссылки в Одессу и в волнении постучал в дверь дома, в котором его мать снимала 2 комнаты, ему открыла симпатичная стройная девушка, дочь хозяйки квартиры — его будущая жена.
Девушку звали Изабелла Кетлинская. Ей было 22 года, она родилась 3 января 1880 года в Могилеве-Подольском, в котором учился в частной школе молодой Мариуш. Изабелла закончила среднюю школу, а затем институт благородных девиц в Киеве, училась играть на фортепиано. Ее отец был доктором, мать занималась благотворительной деятельностью в Обществе Красного Креста.
Но все благосостояние семьи рухнуло после того, как однажды зимой, добираясь к больному по глубокому снегу, доктор Филипп Кетлинский заболел острой формой воспаления легких, для обезболивания начал колоть себе морфий и оказался от него в большой зависимости. С помощью приятеля-коллеги его перевели в Одессу, где он начал работать и проходить курс лечения. Семье помогал старший брат Изы Казимеж — офицер царского военно-морского флота. После смерти отца Изабелла с матерью сдавали внаем часть комнат их обширной квартиры. Мать Мариуша рассказывала Изабелле о своем сыне «отважном мореходе», да и брат ее был военным моряком, так что девушка заочно уже симпатизировала Мариушу, еще не зная его.
Как бы там ни было, но уже через год, в 1901 году, энергичная 22-летняя девушка «на выданьи» препроводила Мариуша к алтарю.
После свадьбы, на которую прибыл из Архангельска приятель Мариуша Юзеф Конечко, молодая пара, мать Изабеллы и два брата Мариуша переехали в Польшу. Произошло это не без настоятельного убеждения Тадеуша Галецкого, который тоже отбыл наказание и в 1901 году, когда Заруские переехали в Краков, начал писательскую карьеру под псевдонимом Анджей Струг.
Заруские поселились в Кракове, а мать Изы нашла работу в Варшаве, там, вероятно, поселились и братья Мариуша.
Оказавшись в Галиции, Мариуш поначалу чувствовал себя, как на неизведанной планете. Знакомился с городом, читал польские книги, завязывал первые знакомства с литературной и артистической элитой в литературно-музыкальном салоне Стругов. В общем, это был «период адаптации». Потом он оказался вовлеченным в работу в университете им.А.Мицкевича и вступил в «Университетское Общество», находившееся под влиянием «Польской Лиги», с которой Заруский имел контакты еще в Одессе.
Заруские начали учиться. Пани Изабелла, поступила вольнослушательницей на факультет права Ягеллонского университета, Мариуш решил закончить начатое в Одессе художественное образование, и во втором семестре 1900/1901 академического года был принят в Краковскую академию изящных искусств. По окончании Академии в 1904 году Заруский получил диплом живописца.
Однако он вовремя понял, что в Кракове, среди множества признанных мастеров, он имеет мало шансов добиться признания как художник. Но оставался еще поэтический путь к успеху. Возвращаясь из ссылки, Заруский привез с собой весь тираж своей книги «Из Надсона — избранная поэзия», а также много собственных произведений.
В ноябре 1902 года он сдал в комиссионную продажу в Краковский книжный магазин и на склад нот музыкальной фирмы «Гебетер и Вольф» 354 экземпляра «Из Надсона…», а также отдал к печатанию за собственные средства в Краковскую типографию сборник своих стихов, названный «Морские сонеты».
«…Сонеты» были напечатаны быстро и уже 31 декабря того же года книжный магазин «Гебетера и Вольфа» в Варшаве подтвердил получение для продажи тиража в 460 экземпляров.
Однако коммерческой прибыли с литературной деятельности Заруский не имел. Слишком высоки были комиссионные, а книги расходились плохо. Он заплатил за издание «Сонетов» 300 крон, а доход даже в случае продажи всего тиража составил бы 100-150 крон.
Не помогла и рассылка демонстрационных экземпляров в большинство польскоязычных журналов Австрии и России. «Из Надсона…» за 4 года едва продано было 4 экземпляра.
Мариуш, привыкший к комплиментам друзей в России по поводу его поэтических способностей, никак не мог понять, отчего его не хотят читать в Польше. Правда, вокруг была тьма поэтов, но ведь никто из них не писал так, как он и о том, о чем он.
Заруский был удручен и разочарован, ведь он взял с собой на Родину самое дорогое — свои произведения, а тут ими никто не хотел интересоваться.
Он, правда, имел еще свидетельство моряка, но оно было бесполезно на польских землях не имеющих доступа к морю. Тем не менее, Мариуш засел за написание учебника «Искусство мореплавания». Для подчеркивания профессионального характера книги он прибавил к своей фамилии на титульном листе «штурман торгового флота». Этот труд, первый написанный моряком, начал публиковаться в отрывках в варшавском иллюстрированном еженедельнике «Вокруг света» под рубрикой «Описание земель, людей, путешествий, явлений природы и случаев», начиная с № 12 за 1903 год. Одновременно издателем Орловским было подготовлено отдельное издание «Искусства мореплавания», появившееся в продаже в 1904 году.
Издание это было смелым предприятием, учитывая определенную нехватку в то время польской морской терминологии.
Заруский, правда, пробовал выработать общую терминологию, согласованную с другими коллегами, но из этого ничего не вышло, так как у каждого был свой взгляд на проблему. Тем не менее, эта публикация создала ему в Польше авторитет морского специалиста и, возможно, повлияла на Людвика Кжывицкого, члена редакции «Большой современной иллюстрированной энциклопедии», обратившегося к Зарускому с просьбой написать пояснения для нее морских названий.
Плата, правда, была символической. Заруский пробовал напечатать в каком-нибудь журнале свои морские рассказы, но безуспешно — шла русско-японская война, мешала цензура, всем было не до этого.
На этом «Краковский период» в жизни Заруского можно считать завершенным. Он ехал туда полный надежд и планов, но успеха, как художник и литератор не добился. Мариуш не видел для себя перспектив среди плеяды краковских талантов и звезд искусства и после 3 лет пребывания в Кракове решил переехать в Закопане. Почему именно туда? В погожие дни из Кракова можно было видеть заснеженные вершины Татр. Заруские наверняка бывали там с друзьями. Не побывав в Татрах, Мариуш не мог бы вступить в Татрское Общество, а в реестре членов этого общества за 1904 год фигурирует «М.Заруский — художник из Кракова».
По воспоминаниям пани Заруской причиной переезда были ее проблемы с легкими, возникшие, возможно, из-за смены приморского климата Одессы на нездоровый воздух котловины, в которой расположен Краков.
Изабелла ничем не напоминала рафинированную неженку: ездила верхом, ходила с мужем в трудные походы в горы и работала всю свою очень долгую жизнь.
А может быть соблазнил Заруских «туристический бум», переживавшийся Закопане, возможность быстрых заработков и возможность рассчитаться с краковскими долгами? Так или иначе, но они покинули не оправдавший их надежд Краков.
Настоящая жизнь началась для Мариуша в Закопане, где после трудного вхождения в местное общество он был принят им и стал считаться «своим».
Первой в Закопане уехала пани Заруская, поселившись на вилле «Загорье» в Каспрусях, 17. Мариуш же оставался в Кракове до окончания учебы в Академии, но много времени проводил в Закопане и с 1904 года уже называл его своим местом жительства. Изабелле пришлось прервать учебу и с помощью матери она открыла пансионат по ул. Огородной, 5 (много лет спустя переименованной в ул. Заруского), который назвали «Крывань» (по названию горы в Татрах).
Мариуш не мог и предполагать тогда, что со временем он войдет в круг почетных граждан Закопане и получит имя «Гетмана Татр».
1904-1906 годы прошли для Заруского рядом с Татрами, он обживался в Закопане, становился известным жителям городка, появлялись новые знакомства и друзья.
В финансовом отношении Заруским было нелегко: сотрудничество с «Энциклопедией…» приносило мало денег, «Сонеты…» продавались плохо. Мариуш очень рассчитывал на доход, который должна была принести продажа 2-й части книжного издания «Современного мореплавания», однако издатель нарушил договор, и книга не вышла в срок, что привело к судебной тяжбе между Заруским и Орловским, закончившейся в 1907 году примирением.
Содержа пансионат «Крывань», пани Изабелла с трудом сводила концы с концами. Из-за отсутствия средств ей часто приходилось самой стирать белье и выполнять трудную работу по хозяйству. Были сильные конкуренты — другие пансионаты, да и сама улица Огородная была местом плохо освещенным, шумным и хулиганистым.
Но Закопане на рубеже ХІХ-ХХ веков переживало свое «бурное десятилетие». Городок становился все более популярным польским лечебным и горным курортом. В нем интенсивно развивался горный туризм. Татры уже называли «Польскими Андами», а Закопане — «горной жемчужиной». Отдых в Закопане входил в моду, сюда заглядывал всемирно известный пианист Игнаций Падеревский и другие представители артистического и интеллектуального бомонда, бывавшие у Заруских на «Польских беседах».
«Крывань» с открытым видом на горы становился одним из немногих в то время малых очагов культуры в Закопане. В нем постоянно останавливался Игнаций Дашинский, лидер социал-демократической партии Галиции и Шленска, посланник в венском парламенте, делающий головокружительную политическую карьеру, бывали Юзеф и Бронислав Пилсудские и другие политические и артистические знаменитости.