«Стая проституток напала на прохожего…»
Однажды в конце советских времён продвинутая в этом вопросе учительница произнесла в эфире во время телемоста сакраментальную фразу: «Секса в нашей стране нет!». Речь её была одобрительно встречена продолжительными аплодисментами присутствовавших…
Ещё раньше, в начале ХХ века, херсонская газета «Югъ» опубликовала письмо одного из городских обывателей, крайне возмущённого царившими в городе порядками: «Проходя около 8 часов вечера через Потёмкинский бульвар, я подвергся, если так можно выразиться, нападению со стороны проституток, которые каждый вечер бродят на бульваре целыми стаями…».
Вот ведь, на дворе уже – начало прогрессивного ХХ века, а в Херсоне представители древнейшей из профессий нападают на людей! И бродят притом, как волки голодные, целыми стаями, да ещё, как утверждал обыватель, каждый вечер! И это в самом центре Херсона, на самом что ни на есть многолюдном главном городском бульваре, каким был Потёмкинский в начале ХХ века! Причём несмотря на то, что на бульваре находился круглосуточный полицейский пост с дежурным городовым, который был обязан нести свою службу и строго пресекать всяческие, в том числе и подобные, нарушения.
Сделав небольшое отступление, вспомню несколько строк из дневника херсонского журналиста Александра Петражицкого, расстрелянного в 1937 году, чьё детство и юность пришлись как раз на начало ХХ века. Петражицкий пишет о том, что однажды на Военном форштадте их с братом задержал городовой лишь за то, что они бежали по улице, тем самым «нарушали спокойствие». Причём то, что сам страж порядка мчался за юношами полквартала, цокая подковами сапог и во всю силу лёгких дуя в свисток, прежде чем те сообразили, что это касается их, нарушением «тишины и спокойствия», похоже, не считалось. Впрочем, не все полицейские того времени так рьяно исполняли свои обязанности.
Далее жертва бульварного нападения утверждает, что он бросился искать защиты у блюстителя порядка, однако городового поблизости не оказалось. Похоже, постовой страж слегка «пренебрёг» строгими правилами службы, что являлось злостным нарушением полицейского устава.
Впрочем, уж будьте уверены, в период, когда пост полицмейстера в Херсоне занимал старый служака Дмитрий Шишкин, подобное нарушение правил было чревато самыми серьёзными последствиями, вплоть до увольнения виновного, как это случалось не раз. «Объезжая город в ночное время, – отчитывался в местной прессе городским обывателям о ночной проверке постов полицмейстер, – я, к стыду господ приставов, усмотрел различные нарушения. Это обстоятельство ещё раз убедило меня, что господа приставы и их помощники не интересуются службой…» и далее: «Городовые I части Е. Шевченко и Л. Пшегодский увольняются со службы – первый по неблагонамеренности (то есть неблагонадёжности. – А. З.), а второй за неоказание должного законного содействия частному лицу».
Так что самовольное оставление полицейским своего поста на бульваре усугублялось по жалобе обиженного проститутками обывателя ещё и «неоказанием должного законного содействия». А главное, никто не снимал с городового ответственности за то, что на вверенном ему участке дамы лёгкого поведения свободно и безнаказанно нагло приставали к прохожим. Ведь согласно правилам для проституток от 8 октября 1903 года, утверждённым министром внутренних дел, дамам лёгкого поведения запрещалось «затрагивать на улицах прохожих и зазывать их к себе, ходить на гуляньях и в общественных местах по несколько вместе». Интересно, что даже при посещении этими дамами общественных зрелищ, таких как, скажем, театр, им запрещалось «занимать места в бельэтажах (второй снизу ярус зрительного зала) или в первых рядах кресел партера» (нижний этаж зрительного зала с местами для публики непосредственно перед сценой). Чуть ранее закон вообще запрещал профессионалкам продажной любви посещение театров, увеселительных и питейных заведений. Кроме того, местные власти собственными постановлениями ограничивали свободу деятельности гулящих женщин в зоне своих полномочий.
Так, в начале ХХ века херсонский полицмейстер Л. Богомолец «отдал приказ, чтобы чины полиции не допускали появления среди гуляющей на бульварах публики проституток, нарушающих своим неприличным поведением тишину, вызывая этим протесты со стороны публики».
Всех «застуканных» за нарушением «дам» должны были доставлять в полицейский участок для проверки законности их рода занятий и освидетельствования их здоровья врачом. Впрочем, кто и когда выполнял все предписания и соблюдал строгие запреты в нашей стране? «Синенькая» (пять рублей), всунутая в волосатую ручку «фараона»-полицейского, могла на какое-то время избавить уличную дриаду от посягательств представителя власти.
Поэтому, судя по жалобе городского обывателя, пагубное явление это продолжало распространяться, да и намётанный глаз блюстителя порядка вполне мог подвести, что также бывало чревато, теперь уже для него, неприятностями и скандалом. Как это случилось в Херсоне уже после бесславной русско-японской войны, когда рьяный страж обнаружил в границах вверенного ему участка на Суворовской улице странно одетую женщину в компании молодых людей, не имевшую при себе документов, удостоверявших её личность. Полицейский счёл её дамой, на которую распространяется приказ полицмейстера Богомольца, и попытался препроводить её в участок для выяснения личности и медицинского освидетельствования. Когда дама осознала, за кого её приняли и что от неё хотят, она залепила грозному городовому, находившемуся при исполнении, звонкую пощёчину, эхом отозвавшуюся, пожалуй, по всей Суворовской. Ну кто же знал, что дама окажется женой одного из дальневосточных чиновников, впервые покинувшая свой «медвежий уголок», а посему совершенно несведущая в цветах и фасонах продвинутой моды?
После громкого скандала, устроенного чиновной дальневосточной парой, губернатору коллежскому советнику Михаилу Малаеву, губернскому предводителю дворянства статскому советнику Николаю Акацатову и городскому полицмейстеру пришлось долго изъясняться, а потом и извиняться перед обиженной чиновницей.
Впрочем, похоже, таки она сама и спровоцировала подобное отношение к себе со стороны полицейского, которого, к слову, после этого инцидента загнали «к чёрту на кулички» –перевели на глухую окраину неспокойного Северного форштадта, с глаз долой. Ну вот откуда этой даме было знать в своём глухом «медвежьем углу», что жёлтый цвет наряда в местах народного гуляния – это нехорошо?
А ведь повелось это ещё с Древнего Рима, где, по закону, жрицы продажной любви должны были носить одеяния жёлтого цвета – он символизировал собой измену и ненависть. Гораздо позднее, по-видимому, изрядно устав от многовековой бесплодной войны с древним социальным злом, которую бесславно проиграли его предшественники, российский император Павел І в период своего краткого правления всё же успел провести ряд реформ, в том числе и в среде нелегальной ещё в государстве проституции. С его подачи, по примеру Древнего Рима, российские проститутки должны были облачаться в жёлтое, что отличало бы их от достойных дам благопристойного общества.
Чуть позднее, после того, как в 1843 году государство легализовало эту древнейшую профессию, жрицы любви получили право выбирать цвет нарядов по своему усмотрению, однако всё так же, чаще всего избирали жёлтый – как цвет принадлежности к гильдии. Поэтому предвзятое отношение к жёлтому цвету в женской одежде сохранялось ещё долгие годы.
С 1843 года все зарегистрированные профессионалки получали взамен паспорта заместительный билет с фото его владелицы и всеми необходимыми личными данными, в том числе и отметками о прохождении медосмотров. Билет печатался в виде книжечки на грубой бумаге плохого качества и, как специально, был выдержан в цвете гильдии, то есть был жёлтым. Отсюда его обиходное название «жёлтый билет». Обладательниц такого билета называли проститутками «билетными», а жили они и работали под крылом «мадам» в публичном доме.
Кроме них были ещё и «бланковые» – одиночки, работавшие под защитой сутенёров, которым и отдавали львиную долю своего заработка, именно им, чтобы заработать, приходилось выпасать клиентов и «нападать» как в случае, с которого я начал свой рассказ, на прохожих.
Ещё две категории различались меж собой, как два полюса магнита – элитные, материально обеспеченные, вращавшиеся в самых высших кругах, и их противоположность, те, у которых не было ничего и над которыми издевались все, в том числе били и преследовали более удачливые «бланковые» товарки.
Кроме того, в том же старом Херсоне имелись тайные дома свиданий, содержатели которых за скромную плату могли свести вместе любую любовную парочку и предоставить ей койко-место с прочими услугами: выпивкой, музыкой и танцами: «В квартире Анны Д. по Успенскому переулку находится тайный дом свиданий. Поздно вечером появляются мужчины и женщины и весело проводят время до утра. Способ выхода и входа посетители избрали довольно странный – через окно», – сообщала газета «Югъ» со ссылкой на полицейские сведения.
Наряду с этим в городе процветала торговля «живым товаром». Молодые неопытные девушки зачастую попадали в умело расставленные сети и оказывались в самых гнусных притонах и публичных домах Европы и Турции.
Теперь, пожалуй, самое время рассказать о публичных домах в Херсоне. Надеюсь, что более чем столетний период, отделяющий нас от темы повествования, надёжно защищает меня от обвинения в тайной рекламе.
Судя по местным газетам, в начале прошлого века с публичными домами в Херсоне были проблемы. Причём совсем не потому, что таких домов в городе почти не было, а из-за того, что мирные городские обыватели, главным образом благопристойные семейные женщины, просто не желали видеть рядом со своими домами подобные «гнёзда разврата». К тому же расположение по соседству подобного заведения значительно снижало продажную стоимость жилья.
То есть не успевала городская управа определиться с расположением такого дома, как в местную прессу летели жалобы от городских обывателей, да ещё порой «задевавшие» патриотические чувства отцов города, как например эта: «Осквернение памяти Светлейшего князя Потёмкина Таврического.
Ходатайство жителей Северного форштадта о переводе “дома терпимости” в другой район города заслуживает удовлетворения ещё и по следующему поводу: Потёмкинская улица носит название основателя и покорителя Новороссийского края, Светлейшего князя Потёмкина.
Между тем, именно на этой улице беспрепятственно функционирует грязнейшее учреждение – публичный дом. Неужели же может быть допустимо на будущее время подобное осквернение памяти князя Потёмкина? Не пора ли исправить эту непростительную ошибку?».
Конечно, городская администрация вняла просьбам и мольбам публики: теперь с Потёмкинской, из дома Юдина, дом терпимости перекочевал… за угол, на 1-ю Форштадтскую, в дом Васильянова. Однако и там распутные дамочки не нашли покоя, потому как жители Форштадтской как один встали на защиту своей улицы. Поэтому, не успев обжиться на новом месте, дамочки вынуждены были перебираться в новый дом, возле Клушинского моста через балку, но…
«Мы, – писали в местной прессе домовладельцы, – крайне взволнованы этим обстоятельством… Мы, имеющие семьи, вынуждены будем выбраться из своих домов во избежание пагубного влияния на наших детей… вследствие такого позорного соседства, наши дома теряют свою ценность и доходность, а это грозит многим из нас разорением…»
И здесь городские обыватели, проживавшие в районе моста, одержали победу, «отфутболив» публичный дом ещё дальше, в глухую часть балки на Колодезной улице.
После того же, как в прессе было опубликовано сообщение городской управы об открытии публичного дома на Колодезной в доме Фарфель, возмутились жители ближних улиц: «В настоящее время в городскую управу поступили ходатайства жителей Колодезной, Румянцевской и Кузнечной улиц о переводе дома терпимости из этого места куда-нибудь подальше. К этим ходатайствам присоединился и заведующий Владимирской школой, находящейся в этом районе».
По закону дом терпимости мог располагаться по соседству с общественными зданиями, церквями, торжищами, учебными заведениями на расстоянии не ближе 300 метров. С некоторой натяжкой посчитали, что предусмотренное законом расстояние от дома терпимости до школы выдержано, и «наказали» жителей этого глухого, окраинного района Херсона публичным домом.
А потом началась Первая мировая война, всем стало не до того, и дом этот с обслуживающим персоналом пережил и войны, и революции, и закрыт был только в период установления советской власти в 1920-е годы. Впрочем, закрыт официально, однако тайно, заведение Анны Леонтьевны – содержательницы подпольного дома свиданий, продолжало ударно трудиться.
В период НЭПа тайная проституция в Херсоне расцвела новыми красками, появилась масса последователей Анны Леонтьевны, а по вечерам на свидания к дамам лёгкого поведения ходили не только жирные нэпманы, но и ответственные совслужащие, со всей ответственностью заявлявшие днём, что с проституцией в СССР покончено и «секса у нас нет». ОГПУ совместно с местной милицией в период ночных налётов на выявленные дома свиданий совсем не редко попадали в скользкие ситуации, когда имена клиентов не подлежали разглашению.
Или вот информация из газеты «Херсонский коммунар» за 1922 год, в которой после очередной, модной в те времена, «чистки» под заголовком «Исключить из комсомола» следует ряд фамилий с указанием, за что именно исключить: «за нарушение коммунистической этики, за пьянство, за проституцию».
Как я уже говорил, тайный дом свиданий Анны Леонтьевны, или, как его называли на секретном языке, «дом кошек», вполне успешно соседствовал с советской властью и лишь в 1927 году был окончательно ликвидирован. Сама Анна Леонтьевна попала на скамью подсудимых и была приговорена судом к пятилетнему заключению в ДОПРе. Однако, ввиду прогрессирующей неизлечимой болезни осуждённой, «суд воспретил ей проживание в пределах Херсонского и Николаевского округов в течение 5-ти лет». В течение последующих нескольких лет последователей Анны Леонтьевны также понемногу пересажали, а те, кто остался на свободе, ушли в глубокое подполье до конца советских дней.
Так в СССР официально было окончательно покончено с продажным сексом…