Пушкин в документах и воспоминаниях современников. Дуэль и смерть.
УСЛОВИЯ ДУЭЛИ ПУШКИНА и БАРОНА ГЕККЕРЕНА-ДАНТЕСА
Печатаемый ниже документ составлен на французском языке в 2 часа дня 27 января 1837 года секундантами виконтом д’Аршиаком и инженерным подполковником К. К. Данзасом, в двух экземплярах. Один находился в руках д’Аршиака, другой — Данзаса. В архиве барона Геккерен-Дантес сохранился первый экземпляр; копия со второго была приложена князем П. А. Вяземским к письму к великому князю Михаилу Павловичу. Подлинник оказался в бумагах П. И. Бартенева и воспроизведен факсимиле только в 1924 году в книге «Новые материалы о дуэли и смерти Пушкина». «Атеней». 1924. Текст, конечно, одинаков. Разница только в том, что в первом экземпляре на первом месте в заголовке стоит фамилия Геккерена, а первая подпись сделана д’Аршиаком, а во втором документе первой помянута фамилия Пушкина, а первым подписался Данзас.
Воспроизводим документ по тексту архива барона Геккерен-Дантес.
— Вот текст условий в русском переводе:
« 1. Противники становятся на расстоянии двадцати шагов друг от друга и пяти шагов (для каждого) от барьеров, расстояние между которыми равняется десяти шагам.
2. Вооруженные пистолетами противники, по данному знаку, идя один на другого, но ни в коем случае не переступая барьера, могут стрелять.
3. Сверх того, принимается, что после выстрела противникам не дозволяется менять место, для того, чтобы выстреливший первым огню своего противника подвергся на том же самом расстоянии.
4. Когда обе стороны сделают по выстрелу, то, в случае безрезультатности, поединок, возобновляется как бы в первый раз: противники ставятся на то же расстояние в 20 шагов, сохраняются те же барьеры и те же правила.
5. Секунданты являются непременными посредниками во всяком объяснении между противниками на месте боя.
6. Секунданты, нижеподписавшиеся и облеченные всеми полномочиями, обеспечивают, каждый за свою сторону, своей честью строгое соблюдение изложенных здесь условий».
«К сим условиям, — показывал на следствии Данзас, — д’Аршиак присовокупил не допускать никаких объяснений между противниками, но он (Данзас) возразил, что согласен, во избежание новых каких-либо распрей, не дозволить им самим объясняться; «но, имея еще в виду не упускать случая к примирению, он предложил с своей стороны, чтобы в случае малейшей возможности секунданты могли объясняться за них».
Время поединка—пятый час дня; место — за Комендантской дачей. Условия дуэли были составлены в 2 часа дня очевидно, немного позже беседа Данзаса с д’Аршиаком была окончена, и Данзас поспешил к Пушкину, который, по условию, поджидал его в кондитерской Вольфа. «Было около 4-х часов. Выпив стакан лимонаду или воды,—Данзас не помнит, — Пушкин вышел с ним из кондитерской; сели в сани и направились к Троицкому мосту». Со слов, конечно, Данзаса, Вяземский сообщал вскоре после рокового события, что Пушкин казался спокойным и удовлетворенным, а во время поездки с Данзасом был покоен, ясен и весел.
П.Е.Щеголев, «Дуэль и смерть Пушкина», 265 111
Снег был по колена; по выборе места надобно были вытоптать в снегу площадку, чтобы и тот и другой удобно могли и стоять друг против друга, и сходиться. Оба секунданта и Геккерен занялись этой работою; Пушкин сел на сугроб и смотрел на роковое приготовление с большим равнодушием. Наконец, вытоптана была тропинка в аршин шириною и в двадцать шагов длиною; плащами означили барьеры.
В. А. Жуковский — С. Л. Мугакину.
Щеголев.
Несмотря на ясную погоду, дул довольно сильный ветер. Морозу было градусов пятнадцать. Закутанный в медвежью шубу, Пушкин молчал, по-видимому был столько же спокоен, как и во все время пути, но в нем выражалось сильное нетерпение приступить скорее к делу. Когда Данзас спросил его, находит ли он удобным выбранное им и д’Аршиаком место, Пушкин отвечал:
— (мне это решительно все равно,—только, пожалуйста, делайте все это поскорее).
Отмерив шаги, Данзас и д’Аршиак отметили барьер своими шинелями и начали заряжать пистолеты. Во время этих приготовлений нетерпение Пушкина обнаружилось словами к своему секунданту:
— (Ну, что же! Кончили?)
— Все было кончено. Противников поставили, подали им пистолеты, и по сигналу, который сделал Данзас, махнув шляпой, они начали сходиться.
Пушкин первый подошел к барьеру и, остановясь, начал наводить пистолет. Но в это время Дантес, не дойдя до барьера одного шага, выстрелил, и Пушкин, падая, сказал:
— (кажется, у меня раздроблено бедро).
А.Аммосов.
Г. Пушкин упал на шинель, служившую барьером и остался неподвижным, лицом к земле.
Виконт д’Аршиак — кн, П.Л. Вяземскому.
Дуэль. 53 (франц.).
Секунданты бросились к нему, и, когда Дантес намеревался сделать то же, Пушкин удержал его словами:
— (подождите! Я чувствую достаточно сил, чтобы сделать свой выстрел).
А.Аммосов.
После слов Пушкина, что он хочет стрелять, г.Геккерен возвратился на свое место, став боком и прикрыв грудь свою правою рукою.
К. К. Данзас — кн. П.А. Вяземскому, 6 февр.1837г. Дуэль.
При падении Пушкина пистолет его попал в снег и потому Данзас подал ему другой. Приподнявшись несколько и опершись на левую руку, Пушкин выстрелил.
А.Аммосов.
На коленях, полулежа, Пушкин целился в Дантеса в продолжении двух минут и выстрелил так метко, что, если бы Дантес не держал руку поднятой, то непременно был бы убит; пуля пробила руку и ударилась в одну из металлических пуговиц мундира, причем все же продавила Дантесу два ребра.
А.А.Щербинин. Из неизданных записок.
Пушкин и его совр-ки. XV.
Геккерн упал, но его сбила с ног только сильная контузия; пуля пробила мясистые части правой руки, коею он закрыл себе грудь и будучи тем ослаблена, попала в пуговицу, которою панталоны держались на подтяжке против ложки: эта пуговица спасла Геккерна. Пушкин, увидя его падающего, бросил вверх пистолет и закричал:
— Браво!
Между тем кровь лила из раны.
В.Л. Жуковский — СЛ. Пушкину.
Придя в себя, Пушкин спросил у д’Аршиака:
— Убил я его?
— Нет,— ответил тот,— вы его ранили.
Странно,—сказал Пушкин,—я думал, что мне доставит удовольствие его убить, но я чувствую теперь, что нет… Впрочем, все равно. Как только мы поправимся, снова начнем.
Кн. П.А.Вяземский — вел. кн. Михаилу Павловичу.
Поведение Пушкина на поле или на снегу битвы д’Аршиак находил (превосходным). Но слова его о возобновлении дуэли по выздоровлении отняли у д’Аршиака возможность примирить их.
А. И. Тургенев. Из дневника, 30 янв. 1837 г,
Пушкин был ранен в правую сторону живота, пуля, раздробив кость верхней части ноги у соединения с тазом, глубоко вошла в живот и там остановилась.
Данзас с д’Аршиаком подозвали извощиков и с помощью их разобрали находившийся там из тонких жердей забор, который мешал саням подъехать к тому месту, где лежал раненый Пушкин. Общими силами усадив его бережно в сани, Данзас приказал извощику ехать шагом, а сам пошел пешком подле саней, вместе с д’Аршиаком; раненый Дантес ехал в своих санях за ними.
А. Аммосов.
Сани сильно трясло во время переезда на расстоянии полуверсты по очень скверной дороге, г. Пушкин страдал, не жалуясь. Г.барон Геккерен смог, поддерживаемый мною, дойти до своих саней, и там он ждал, пока противника его не перенесли, и я мог сопровождать его в Петербург. В продолжение всего поединка спокойствие, хладнокровие и достоинство обеих сторон были совершенны.
Виконт Д’Аршиак — кн. П.А. Вяземскому.
У Комендантской дачи нашли карету, присланную на всякий случай бароном Геккереном, отцом. Дантес и д’Аршиак предложили Данзасу отвезти в ней в город раненого поэта. Данзас принял это предложение, но отказался от другого, сделанного ему в то же время Дантесом, предложения скрыть участие его в дуэли.
Не сказав, что карета была барона Геккерена, Данзас посадил в нее Пушкина и, сев с ним рядом, поехал в город. Во время дороги Пушкин держался довольно твердо; но чувствуя по временам сильную боль, он начал подозревать опасность своей раны.
Пушкин вспомнил про дуэль общего знакомого их офицера Московского полка Щербачева, стрелявшегося с Дороховым, на которой Щербачев был смертельно ранен в живот, и, жалуясь на боль, сказал Данзасу: «я боюсь, не ранен ли я так, как Щербачев». Он напомнил также Данзасу и о своей прежней дуэли в Кишиневе с Зубовым. Во время дороги Пушкин в особенности беспокоился о том, чтобы по приезде домой не испугать жены, и давал наставления Данзасу, как поступить, чтобы этого не случилось.
А.Аммосов.
Домой возвратились в шесть часов. Камердинер взял его на руки и понес на лестницу.— Грустно тебе нести меня?—спросил у него Пушкин. Бедная жена встретила его в передней и упала без чувств. Его внесли в кабинет, он сам велел подать себе чистое белье: разделся и лег на диван, находившийся в кабинете. Жена, пришедши в память, хотела войти; но он громким голосом закричал: (не входи!) ибо опасался показать ей рану, чувствуя сам, что она была опасною. Жена вошла уже тогда, когда он был совсем раздет.
А.Жуковский —СЛ. Пушкину.
(В седьмом часу веч, 27 янв.). Прибывши к больному с доктором Задлером, которого я дорогой сыскал, вошли в кабинет больного, где нашли его лежащим на диване, окруженным тремя лицами,— супругою, полковником Данзасом и г-м Плетневым. Больной просил удалить и не допустить при исследовании раны жену и прочих домашних. Увидев меня, дал мне руку и сказал:
— Плохо со мною!
Мы осматривали рану, и г. Задлер уехал за нужными инструментами. Больной громко и ясно спрашивал меня:
— Что вы думаете о моей ране? Я чувствовал при выстреле сильный удар в бок, и горячо стрельнуло в поясницу, дорогою шло много крови,—скажите мне откровенно, как вы рану находите?
— Не могу вам скрывать, что рана ваша опасная.
— Скажите мне,— смертельная?
— Считаю долгом вам это не скрывать,— но услышим мнение Арендта и Саломона, за которыми послано.
— Спасибо! Вы поступили со мною, как честный человек,— при сем рукою потер он лоб.— Нужно устроить свои домашние дела.
Через несколько минут сказал:
— Мне кажется, что много крови идет?
Я осмотрел рану, но нашлось, что мало, и наложил новый компресс.
— Не желаете ли вы видеть кого-нибудь из близких приятелей?
— Прощайте, друзья,—сказал он, глядя на библиотеку.
— Разве вы думаете, что я час не проживу?
— О, нет, не потому, но я полагал, что вам приятнее кого-нибудь из них видеть… Г-н Плетнев здесь.
— Да, но я бы желал Жуковского. Дайте мне воды, меня тошнит.
Я трогал пульс, нашел руку довольно холодною,— пульс малый, скорый, как при внутреннем кровотечении; вышел за питьем и чтобы послать за г. Жуковским; полковник Данзас взошел к больному. Между тем приехали Задлер, Арендт, Саломон,—и я оставил больного, который добродушно пожал мне руку.
Доктор Шольц.
В 8 часов вечера возвратился доктор Арендт. Его оставили с больным наедине. В присутствии доктора Арендта прибыл и священник. Он скоро отправил церковную требу; больной исповедался и причастился Св. Тайн.
Д-р И. Т, Спасский,
Когда Задлер осмотрел рану и наложил компресс, Данзас, выходя с ним из кабинета, спросил его: опасна ли рана Пушкина.— «Пока еще ничего нельзя сказать»,— отвечал Задлер. В это время приехал Арендт, он также осмотрел рану. Пушкин просил его сказать откровенно: в каком он его находит положении, и прибавил, что какой бы ответ ни был, он его испугать не может, но что ему необходимо знать наверное свое положение, чтобы успеть сделать некоторые нужные распоряжения.
— Если так,— отвечал ему Арендт,—то я должен вам сказать, что рана ваша очень опасна и что к выздоровлению вашему я почти не имею надежды.
Пушкин благодарил Арендта за откровенность и просил только не говорить жене.
А. Аммосов.
Он исполнил долг христианина с таким благоговением и таким глубоким чувством, что даже престарелый духовник его был тронут и на чей-то вопрос по этому поводу отвечал:— «Я стар, мне уж недолго жить, на что мне обманывать? Вы можете мне не верить, когда я скажу, что я для себя самого желаю такого конца, какой он имел».
Кн-ня Ек. Н.Мещерская-Карамзина.
Прощаясь, Арендт объявил Пушкину, что, по обязанности своей, он должен доложить обо всем случившемся государю. Пушкин ничего не возразил против этого, но поручил только Арендту просить от его имени государя не преследовать его секунданта. Уезжая, Арендт сказал провожавшему его в переднюю Данзасу: — Штука скверная, он умрет.
А.Аммосов со слов Данзаса.
Один за другим начали съезжаться к Пушкину друзья его: Жуковский, князь Вяземский, граф М. Ю. Вьельгурский, князь П.И.Мещерский, П.А.Валуев, А. И. Тургенев, родственница Пушкина, бывшая фрейлина Загряжская, все эти лица до самой смерти Пушкина не оставляли его дом и отлучались только на самое короткое время.
А Аммосов.
В полночь доктор Арендт возвратился. Покинув Пушкина, он отправился во дворец, но не застал государя, который; был в театре, и сказал камердинеру, чтобы по возвращении его величества было донесено ему о случившемся. Около полуночи приезжает за Арендтом от государя фельдъегерь с повелением немедленно ехать к Пушкину, прочитать ему письмо, собственноручно государем к нему написанное, и тотчас обо всем донести. «Я не лягу, и буду ждать», стояло в записке государя к Арендту. Письмо же приказано было возвратить.
В.А.Жуковский — С.Л.Пушкину.
Ночью возвратился к нему Арендт и привез ему для прочтения собственноручную записку, карандашом написанную государем, почти в таких словах: «Если Бог не приведет нам свидеться в здешнем свете, посылаю тебе мое прощение и последний совет: умереть христианином. О жене и детях не беспокойся; я беру их на свои руки». Пушкин был чрезвычайно тронут словами и убедительно просил Арендта оставить ему эту записку; но государь велел ее прочесть и немедленно возвратить.
Кн. П.А.Вяземский — Д.В.Давыдову. 5 февр. 1837 г.
Рус. Стар. 1875, XIV.
Пушкин велел д-ру Спасскому вынуть какую-то его рукою написанную бумагу из ближайшего ящика, и ее сожгли перед его глазами; а Данзасу велел найти какой-то ящичек и взять из него находящуюся в нем цепочку.
В.А.Жуковский — гр. А.Х.Бенкендорфу, в феврале—марте 1837 г.
Подозвав Данзаса, Пушкин просил его записывать и продиктовал ему все свои долги, на которые не было ни векселей, ни заемных писем. Потом он снял с руки кольцо и отдал Данзасу, прося принять его на память. При этом он сказал Данзасу, что не хочет, чтоб кто-нибудь мстил за него, и что желает умереть христианином.
А.Аммосов.
Данзас сказал ему, что готов отомстить за него тому, кто его поразил.—«Нет, нет,—ответил Пушкин,—мир, мир».
А.Н.Веневитинова —С.Л.Пушкину, со слов Е.А.Карамзиной.
Пушкин и его совр-ки, УП1.
Княгиня (Вяземская) была с женою, которой состояние было невыразимо: как привидение, иногда подкрадывалась она в ту горницу, где лежал ее умирающий муж; он не мог ее видеть (он лежал на диване лицом от окон к двери), но он боялся, чтобы она к нему подходила, ибо не хотел, чтобы она могла приметить его страдания, кои с удивительным мужеством пересиливал, и всякий раз, когда она входила или только останавливалась у дверей, он чувствовал ее присутствие.— «Жена здесь,— говорил он,— отведите ее».
В.А.Жуковский—С.Л.Пушкину.
В продолжение ночи страдания Пушкина до того увеличились, что он решил застрелиться. Позвав человека, он велел подать ему один из ящиков письменного стола; человек исполнил его волю, но, вспомнив, что в этом ящике были пистолеты, предупредил Данзаса. Данзас подошел к Пушкину и взял у него пистолеты, которые тот уже спрятал под одеяло; отдавая их Данзасу, Пушкин признался, что хотел застрелиться, потому что страдания его были невыносимы.
А.Аммосов.
Поутру на другой день 28 января боли несколько уменьшились. Пушкин пожелал видеть: жену, детей и свояченицу свою Александру Николаевну Гончарову, чтобы с ними проститься. При этом прощании Пушкина с семейством Данзас не присутствовал.
А.Аммосов,
Наконец, боль, по-видимому, стала утихать, но лицо еще выражало глубокое страдание, руки по-прежнему были холодны, пульс едва заметен.
— Жену, просите жену,— сказал Пушкин. Она с воплем горести бросилась к страдальцу. Это зрелище у всех извлекло слезы. Несчастную надо было отвлечь от одра умирающего. Таков, действительно, был Пушкин в то время. Я спросил его, не хочет ли он видеть своих друзей.
— Зовите их,— отвечал он.
Жуковский, Вьельгорский, Вяземский, Тургенев и Данзас входили один за другим и братски с ним прощались.
Я. Т. Спасский.
Потом потребовал детей; их привели и принесли к нему полусонных. Он на каждого оборачивал глаза, молча; клал ему на голову руку; крестил и потом движением руки отсылал от себя.
ВЛ.Жуковский—С.Л.Пугакину,
Сходя с крыльца, я встретился с фельдъегерем, посланным за мной от государя.— Извини, что я тебя потревожил,— сказал он мне, при входе моем в кабинет.— Государь, я сам спешил к вашему величеству в то время, когда встретился с посланным за мною. И я рассказал о том, что говорил Пушкин. Я счел долгом сообщить эти слова немедленно вашему величеству. Полагаю, что он тревожится о участи Данзаса.— Я не могу переменить законного порядка,— отвечал государь,— но сделаю все возможное. Скажи ему от меня, что я поздравляю его с исполнением христианского долга; о жене же и детях он беспокоиться не должен; они мои. Тебе же поручаю, если он умрет, запечатать его бумаги; ты после их сам рассмотришь.
Я возвратился к Пушкину с утешительным ответом государя. Выслушав меня, он поднял руки к небу с каким-то судорожным движением. Вот как я утешен!—сказал он.—Скажи государю, что я желаю ему долгого царствования, что я желаю ему счастия в его сыне, что я желаю ему счастия в его России. Эти слова говорил слабо, отрывисто, но явственно.
В, А. Жуковский — СЛ. Пушкину.
Посреди самых ужасных физических страданий (заставивших содрогнуться даже привычного к подобным сценам Арендта), Пушкин думал только о жене и о том, что она должна была чувствовать по его вине. В каждом промежутке между приступами мучительной боли он ее призывал, старался утешить, повторял, что считает ее неповинною в своей смерти, и что никогда ни на одну минуту не лишал ее своего доверия и любви.
Кн. Е.Н.Мещерская-Карамзина.
Вообще с начала до конца своих страданий (кроме двух или трех часов первой ночи, в которую они превзошли всякую меру человеческого терпения) он был удивительно тверд. «Я был в тридцати сражениях, говорил доктор Арендт, я видел много умирающих, но мало видел подобного».
В.А.Жуковский— С.Л.Пушкину.
Труд ухода за Пушкиным, в его предсмертных страданиях, разделяла с княгиней Вяземской некогда московская подруга Натальи Николаевны, Екатерина Алексеевна, рожд. Малиновская, супруга лейб-гусара кн. Ростислава Алексеевича Долгорукого, женщина необыкновенного ума и многосторонней образованности, ценимая Пушкиным и Лермонтовым (художественный кругозор которого считала она и шире и выше пушкинского…). Она слышала, как Пушкин, уже перед самой кончиною, говорил жене:
— Носи по мне траур два или три года. Постарайся, чтоб забыли про тебя. Потом выходи опять замуж, но не за пустозвона.
П.И.Бартенев, Ргус. Арх. 1908, III.
Умирающий Пушкин передал княгине Вяземской нательный крест с цепочкой для передачи Александре Николаевне (Гончаровой, сестре Натальи Николаевны).
П.И.Бартенев. Рус, Арх. 1908, III.
Княгиня Вяземская сказывала мне, что раз, когда она на минуту осталась одна с умиравшим Пушкиным, он отдал ей какую-то цепочку и просил передать ее от него Александре Николаевне (Гончаровой). Княгиня исполнила это и была очень изумлена тем, что Александра Николаевна, принимая этот загробный подарок, вся вспыхнула, что и возбудило в княгине подозрение.
П. И. Бартенев — П.Е.Щеголеву, 2 апреля 1911г.
Пушкину делалось все хуже и хуже, он видимо слабел с каждым мгновением. Друзья его: Жуковский, кн. Вяземский с женой, кн. П. И. Мещерский, А. И. Тургенев, г-жа Загряжская, Даль и Данзас были у него в кабинете.
А.Аммосов.
Друзья и ближние молча, сложа руки, окружили изголовье отходящего. Я, по просьбе его, взял его под мышки и приподнял повыше. Он вдруг, будто проснувшись, быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось и он сказал:
— Кончена жизнь!
Я не дослышал и спросил тихо:
— Что кончено?
— Жизнь кончена,— отвечал он внятно и положительно.
— Тяжело дышать, давит,— были последние слова его. Всеместное спокойствие разлилось по всему телу,— руки остыли по самые плечи, пальцы на ногах, ступни, колена — также,— отрывистое, частое дыхание изменялось более и более на медленное, тихое, протяжное,—еще одни слабый, едва заметный вздох — и пропасть необъятная, неизмеримая разделяла уже живых от мертвого.
Он скончался так тихо, что предстоящие не заметили смерти его. Жуковский изумился, когда я прошептал: «аминь!».
Д-р Андреевский наложил персты на веки его.
В.И.Даль.
Диван, на котором лежал умиравший Пушкин, был отгорожен от двери книжными полками. Войдя в комнату, сквозь промежутки полок и книг можно было видеть страдальца.
Тут стояла княгиня Вяземская в самые минуты последних его вздохов. Даль сидел у дивана; кто-то еще был в комнате.
Княгиня говорит, что нельзя забыть божественного спокойствия, разлившегося по лицу Пушкина.
П.И.Бартенев со слов кн. В. СР.Вяземской.
Рус, Арх,, 1888. II.
Когда друзья и несчастная жена устремились к бездыханному телу, их поразило величавое и торжественное выражение лица его. На устах сияла улыбка, как будто отблеск несказанного спокойствия, на челе отражалось тихое блаженство осуществившейся святой надежды.
Кн Ек. Н.Мещерская-Карамзина.
Я подошла к Натали, которую нашла как бы в безумии — «Пушкин умер?» Я молчала.— «Скажите, скажите правду!» Руки мои, которыми я держала ее руки, отпустили ее, и то, что я не могла произнести ни одного слова, повергло ее в состояние какого-то помешательства.—«Умер ли Пушкин? Все ли кончено?».—Я поникла головой в знак согласия. С ней сделались самые страшные конвульсии; она закрыла глаза, призывала своего мужа, говорила с ним громко: говорила, что он жив; потом кричала: «Бедный Пушкин! Бедный Пушкин! Это жестоко! Это ужасно! Нет, нет! Это не может быть правдой! Я пойду посмотреть на него!» Тогда ничто не могло ее удержать. Она побежала к нему, бросилась на колени, то склонялась лбом к оледеневшему лбу мужа, то к его груди, называла его самыми нежными именами, просила у него прощения, трясла его, чтобы получить от него ответ. Мы опасались за ее рассудок. Ее увели насильно. Она просила к себе Данзаса. Когда он вошел, она со своего дивана упала на колени перед Данзасом, целовала ему руки, просила у него прощения, благодарила его и Даля за постоянные заботы их об ее муже. «Простите!» — вот что единственно кричала эта несчастная молодая женщина.
Кн, В.Ф.Вяземская — Е.Н.Орловой.
За минуту пришла к нему жена; ее не пустили.—Теперь она видела его умершего. Приехал Арендт: за ней ухаживают. Она рыдает, рвется, но и плачет. Жуковский послал за художником снять с него маску. Жена все не верит, что он умер: все не верит.— Между тем тишина уже нарушена. Мы говорим вслух и этот шум ужасен для слуха, ибо он говорит о смерти того, для коего мы молчали. Он умирал тихо, тихо…
А.И.Тургенев — А.Я.Булгакову, 29 янв. 1837 г. Пушкин и его совр-ки, VI.
Несколько минут после смерти Пушкина Даль вошел к его жене; она схватила его за руку, потом, оторвав свою руку, начала ломать руки и в отчаянии произнесла: — «Я убила моего мужа, я причиною его смерти; но Богом свидетельствую,— я чиста душою и сердцем!»
И. В. Кукольник. Дневник. Записки М. И. Глинки.
Я все это время была каждый день у жены покойного, во-первых, потому, что мне было отрадно приносить эту дань памяти Пушкина, а во-вторых, потому, что печальная судьба молодой женщины в полной мере заслуживает участия.
Собственно говоря, она виновата только в чрезмерном легкомыслии, в роковой самоуверенности и беспечности, при которых она не замечала той борьбы и тех мучений, какие выносил ее муж. Она никогда не изменяла чести, но она медленно, ежеминутно терзала восприимчивую и пламенную душу Пушкина; теперь, когда несчастье раскрыло ей глаза, она вполне все это чувствует, и совесть иногда страшно ее мучит. В сущности, она сделала только то, что ежедневно делают многие из наших блистательных дам, которых однако ж из-за этого принимают не хуже прежнего; но она не так искусно умела скрыть свое кокетство, и, что еще важнее, она не поняла, что ее муж был иначе создан, чем слабые и снисходительные мужья этих дам.
Кн. Е.Н.Мегцерская-Карамзина.
Тотчас отправился я к Гальбергу. С покойника сняли маску, по которой приготовили теперь прекрасный бюст.
П. А. Плетнев — В. Г. Теплякову. Ист. Вести., 1887. № 7
Спустя три четверти часа после кончины (во все это время я не отходил от мертвого, мне хотелось вглядеться о прекрасное лицо его) тело вынесли в ближнюю горницу; а я, исполняя повеление государя-императора, запечатал кабинет своею печатью.
В.А.Жуковский — СЛ.Пушкину, 15 февр, 1837 г.
(29-го) отслужили мы первую панихиду по Пушкине в 8 час. вечера. Жена рвалась в своей комнате; она иногда в тихой, безмолвной, иногда в каком-то исступлении горести.
А. И. Тургенев —А. И. Нефедьевой. Пушкин и его совр-ки, VI,
Жандармы донесли, а может быть и не жандармы, что Пушкина положили не в камер-юнкерском мундире, а во фраке: это было пожеланию вдовы, которая знала, что он не любил мундира; между тем государь сказал: «верно это Тургенев или князь Вяземский присоветовали».
А.И.Тургенев — Н.И.Тургеневу, 28 февр. 1837 г.
Пушкин н его совр-ки, VI.
Он сказал Наталье Николаевне, что она во всем этом деле ни при чем. Право, это было больше, чем благородство,—это было величие души, это было лучше, чем простить.
О.С.Павлгицева — С.Л.Пушкину, 3 марта 1837 г.
Пушкин и его совр-ки, XII.
Весь Петербург заговорил о смерти Пушкина, и невыгодное мнение о нем тотчас заменялось самым искренним энтузиазмом: все обратились в книжные лавки—покупать только что вышедшее новое миниатюрное издание Онегина: более двух тысяч экземпляров было раскуплено в три дня.
Н.И.Иваншцкий. Воспоминания. Пушкин и его совр-ки. XIII.
На следующий день кончины Пушкина, я решился очень рано утром войти к нему; вход был со двора, как и теперь остался; в прихожей никого; направо в небольшой комнате— покойный на столе, в черном сюртуке; возле него один-одинехонек полковник Данзас— «Вы здесь, Константин Карлович?»—сказал я ему.—«Нет,—отвечал он с неизменно присущим ему юмором,—я не здесь, я на гауптвахте». Известно, что немедленно после злосчастного поединка Данзас был арестован, с разрешением не покидать покойного друга до погребения.
М.М.Михайлов. Несколько слов о месте кончины Пушкина.
Книга воспоминаний о Пушкине.
Жоржу (Дантесу) не в чем себя упрекнуть; его противником был безумец, вызвавший его без всякого разумного повода; ему просто жизнь надоела, и он решился на самоубийство, избрав руку Жоржа орудием для своего переселения в другой мир.
Барон Геккерен-старший — г-же Дантес, 29 марта 1837 г.
Все население Петербурга, а в особенности чернь и мужичье, волнуясь, как в конвульсиях, страстно жаждало отомстить Дантесу. Никто от мала до велика не желал согласиться, что Дантес не был убийцей. Хотели расправиться даже с хирургами, которые лечили Пушкина, доказывая, что тут заговор и измена, что один иностранец ранил Пушкина, а другим иностранцам поручили его лечить.
Д-р Станислав Моравский. Воспоминания. Красная Газета, 1928, № 318 (польск.).
Граф Гр. Ал. Строганов взял на себя хлопоты похорон и уломал престарелого митрополита Серафима, воспрещавшего церковные похороны якобы самоубийцы.
П,И.Бартенев. Рус. Арх„ 1908, III.
Д. В. Дашков передавал кн. Вяземскому, что государь сказал ему: «Какой чудак Жуковский! Пристает ко мне, чтобы я семье Пушкина назначил такую же пенсию, как семье Карамзина. Он не хочет сообразить, что Карамзин человек почти святой, а какова была жизнь Пушкина?»
П.А.Бартенев. Рус. Арх., 1888, II.
Я только что вернулся с похорон Пушкина, которые были замечательны по стечению народа всех классов, собравшегося там. Вслед за родственниками покойного, приблизившимися, по греческому обряду, к телу, чтобы проститься перед тем, как закроют гроб, все друзья и многие другие лица поспешили, рыдая, к катафалку и продлили эту сцену прощания, как последнюю почесть таланту, отнятому у его родины.
Его императорское величество уже исполнил обещание, данное Пушкину перед его смертью. Государь дал пять тысяч рублей пенсии вдове и шесть тысяч на воспитание детей, приказал списать со счетов сумму, за которую была заложена земля покойного, заплатить все долги, которые он мог оставить, и выпустить на казенный счет роскошное издание сочинений Пушкина, с предоставлением дохода от продажи его в пользу вдовы и детей.
Г. д’Аршиак, атташе французского посольства, бывший секундантом г. Геккерена, уезжает завтра в Париж.
Остаюсь с глубочайшим почтением вашего величества покорнейший и почтительный слуга и верноподданный.
(подписано)Лерхенфельд, П.Е.Щеголев. Дуэль и смерть.
1 .Заплатить долги. 2.Заложенное имение отца очистить от долга. 3.Вдове пенсион и дочери по замужество. 4.Сыновей в пажи и по 1500 р. на воспитание каждого по вступление на службу. 5.Сочинения издать на казенный счет в пользу вдовы и детей. 6.Единовременно 10т.
Император Николай. Записка о милостях семье Пушкина.
29 янв. 1837 г. я зашел поклониться праху поэта. Народ туда валил толпами, и посторонних посетителей пускали через какой-то подземный ход и черную лестницу. Оттуда попал я прямо в небольшую и очень невысокую комнату, окрашенную желтою краскою и выходившую двумя окнами на двор. Совершенно посреди этой комнаты (а не в углу, как это водится), стоял гроб, обитый красным бархатом, с золотым позументом и обращенный стороною головы к окнам, а ногами к двери, отпертой настежь в гостиную, выходившую окнами на Мойку. Все входившие благоговейно крестились и целовали руку покойного. На руках у покойного положен был простой образ, без всякого оклада, и до того стертый, что никакого изображения на нем нельзя было в скорости разглядеть; платье было на Пушкине из черного сукна, старого фасона и очень изношенное. В ногах дьячок читал псалтырь. Катафалк был низкий и подсвечники весьма старые; вообще заметно было, что все устроено было как-то наскоро, и что домашние и семья растерялись вследствие ужасной, внезапной потери. Даже комната, где покоилось тело, скорее походила на прихожую или опорожненный от шкафов буфет, чем на сколько-нибудь приличную столовую. Помню, что в дверях соседней гостиной я узнал в этот вечер В.А.Жуковского, кн. П.А.Вяземского и графа Г.А.Строганова.
Бар. Ф.А.Бюлер. Рус. Арх. 1872
Между прочими подробностями о смерти и отпевании Пушкина, А. И. Тургенев сообщил (тригорским соседкам Пушкина), что уважение к памяти поэта в громадных толпах народа, бывших на его отпевании в Конюшенной церкви, было до того велико, что все полы сюртука Пушкина были разорваны в лоскутки, и он оказался лежащим чуть не в куртке; бакенбарды его и волосы на голове были тщательно обрезаны его поклонницами.
М. И. Семевский. К биографии Пушкина.
Рус. Вести, 1869. ноябрь.
Отпевание тела его происходило в церкви Спаса в Конюшенной 1-го февраля в 11 часов утра… Перед церковью, для отдания последнего долга любимому писателю, стеклись во множестве люди всякого звания. Трогательно было видеть вынос гроба из церкви: И.А.Крылов, В.А.Жуковский, кн. П.А.Вяземский и другие литераторы и друзья покойного несли гроб.
М.А.Коркунов, Письмо к издателю, Моск. Ведом, СП б,,
4 февр, 1837 г Пушкин и его совр-ки, УП1,
Похороны г. Пушкина отличались особенною пышностью, и в то же время были необычайно трогательны. Присутствовали главы всех иностранных миссий, за исключением графа Дерама (английского посла) и кн. Суццо (греческого посла)—по болезни, барона Геккерена, который не был приглашен, и г. Либермана (прусского посла), отклонившего приглашение вследствие того, что ему сказали, что названный писатель подозревался в либерализме в юности, бывшей, действительно, весьма бурною, как молодость многих гениев, подобных ему.
Бар, К,А,Лютцероде (саксонский посланник)
в донесении саксонскому правительству 8 февраля 1837 г.
На другой день после смерти Пушкина тело его выставлено было в передней комнате перед кабинетом… Парадные двери были заперты, входили и выходили в швейцарскую Дверь, узенькую, вышиною в полтора аршина; на этой дверке написано было углем: Пушкин. 31 января, в два часа поутру, я вошел на крыльцо; из маленькой двери выходил народ; теснота и восковой дух, тишина и какой-то шепот. У двери стояли полицейские солдаты.
Я взошел по узенькой лестнице… Во второй комнате стояли ширмы, отделявшие вход в комнаты жены; диван, стол, на столе бумага и чернильница. В следующей комнате стоял гроб, в ногах читал басом чтец в черной ризе, в головах живописец писал мертвую голову. Теснота. Трудно было обойти гроб. Я посмотрел на труп, он в черном сюртуке. Черты лица резки, сильны, мертвы, жилы на лбу напружинились, кисть руки большая, пальцы длинные, к концу узкие.
К.П.Лебедев, Из записок сенатора. Рус, Арх, 1910,
Греч получил строгий выговор от Бенкендорфа за слова, напечатанные в «Северной Пчеле»: «Россия обязана Пушкину благодарностью за 22-х летние заслуги его на поприще словесности» (№ 24).
Краевский, редактор «Литературных Прибавлений к Русскому Инвалиду», тоже имел неприятности за несколько строк, напечатанных в похвалу поэту.
Я получил приказание вымарать совсем несколько таких же строк, назначавшихся для «Библиотеки для Чтения».
И все это делалось среди всеобщего участия к умершему, среди всеобщего глубокого сожаления. Боялись — но чего?
А.В.Никитенко.
В первые дни после гибели Пушкина отечественная печать как бы онемела: до того был силен гнет над печатью своенравного опекуна над великим поэтом — графа А..Х. Бенкендорфа.
Цензура трепетала перед шефом жандармов, страшась вызвать его неудовольствие—за поблажку в пропуске в печать — слов сочувствия к Пушкину.
В одной лишь газете: «Литературные Прибавления к «Русскому Инвалиду»,— Андрей Александрович Краевский, редактор этих прибавлений, поместил несколько теплых, глубоко прочувствованных слов.
Вот они («Литературные прибавления», 1837 г., № 5):
Солнце нашей поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в середине своего великого поприща! Более говорить о сем не имеем силы, да и не нужно; всякое русское сердце знает всю цену этой невозвратимой потери и всякое русское сердце будет растерзано. Пушкин! наш поэт! наша радость, наша народная слава! Неужели в самом деле нет уже у нас Пушкина! К этой мысли нельзя привыкнуть!
29-го января 2 ч, 45 мин. по полудни.
* * *
Выдержка из отчета от 5 апреля 1837.
Барон Геккерен получил от своего двора разрешение покинуть С.-Петербург, сохранив половинный оклад своего содержания. Он отправится в путь тотчас по приезде г. Геверса, возвращающегося сюда в качестве поверенного.
Между тем разбиралось дело его приемного сына. Он был лишен прав, чинов и дворянства и разжалован в простые солдаты.
Но в то же время император сделал этот приговор менее чувствительным для г. Геккерена, приказав, чтобы он тотчас был выслан из империи и вывезен на границу. Итак, в тот самый день, когда приговор был опубликован в приказе, к г. Геккерену явился фельдъегерь, усадил его в открытые сани и вывез его на границу.
П.Е.Щеголев.
С.-Петербург, 20 марта —1 апреля 1837.
Участь лейтенанта барона Дантеса-Геккерена, имевшего несчастие убить на дуэли поэта Пушкина, наконец, решилась. Первый приговор военного суда, в силу которого этот офицер был приговорен, согласно старинным военным законам (равным образом как и секундант г. Пушкина, и как сам покойный), к повешению за ноги, — был смягчен, и наказание, к которому он приговорен, было заменено разжалованием; но так как барон Геккерен иностранного происхождения, то он одновременно приговорен к высылке из империи, вместо того, чтобы служить простым солдатом в Кавказской армии, где он мог бы получить — обратно свои военные чины. Это решение его императорского величества было сообщено вчера утром г. Геккерену и было приведено в исполнение без малейшей отсрочки, так что несколько часов спустя, не дав ему разрешения проститься ни с приемным отцом, ни с женою, его вывезли отсюда, в сопровождении жандармского офицера, на прусскую границу.
П.Е.Щеголев.
Артикулы 139 и 140 о запрещении и наказаниях за дуэли.
Артикул 139
Все вызовы, драки и поединки, чрез сие наижесточайше запрещаются таким образом, чтоб никто, хотя б кто он ни был, высокого, или низкого чина, прирожденный здешний, или иноземец, хотя другий, кто словами, делом, знаками, или иным чем, к тому побужден и раззадорен был, отнюдь не дерзал соперника своего вызывать, ниже на поединок с ним на пистолетах, или на шпагах биться. Кто против сего учинит, оный всеконечно, как вызыватель, так кто и выдет, имеет быть казнен, а именно повешан, хотя из них кто будет ранен, или умерщвлен, или хотя оба не ранены от того отойдут. И ежели случится, что оба или один из них, в таком поединке останется, то их и по смерти за ноги повесить.
Артикул 140
Ежели кто с кем поссорится, и упросит секунданта, (или посретственника) оного купно с секундантом, ежели пойдут, и захотят на поединке биться, таким же образом как и в прежнем артикуле упомянуто, наказать надлежит.
Брожу ли я вдоль улиц шумных,
Вхожу ль во многолюдный храм
Сижу ль меж юношей безумных,
Я предаюсь моим мечтам.
Я говорю: промчатся годы,
И сколько здесь ни видно нас,
Мы все сойдем под вечны своды —
И чей-нибудь уж близок час.
Гляжу ль на дуб уединенный,
Я мыслю: патриарх лесов
Переживет мой век забвенный.
Как пережил он век отцов.
Младенца ль милого ласкаю,
Уже я думаю: прости!
Тебе я место уступаю:
Мне время тлеть, тебе цвести.
День каждый, каждую годину
Привык я думой провождать.
Грядущей смерти годовщину
Меж их стараясь угадать.
И где мне смерть пошлет судьбина?
В бою ли, в странствии, в волнах?
Или соседняя долина
Мой примет охладелый прах?
И хоть бесчувственному телу
Равно повсюду истлевать.
Но ближе к милому пределу
Мне все б хотелось почивать.
И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть,
И равнодушная природа
Красою вечною сиять.
* * *
ДОРОЖНЫЕ ЖАЛОБЫ
Долго ль мне гулять на свете
То в коляске, то верхом,
То в кибитке, то в карете,
То в телеге, то пешком?
Не в наследственной берлоге.
Но средь отческих могил.
На большой мне, знать, дороге
Умереть господь судил.
На каменьях под копытом.
На горе под колесом,
Иль во рву, водой размытом,
Под разобранным мостом.
Иль чума меня подцепит.
Иль мороз окостенит,
Иль мне в лоб шлагбаум влепит
Непроворный инвалид.
Иль в лесу под нож злодею
Попадуся в стороне.
Иль со скуки околею
Где-нибудь в карантине.
Долго ль мне в тоске голодной
Пост невольный соблюдать
И телятиной холодной
Трюфли Яра поминать?
То ли дело быть на месте.
По Мясницкой разъезжать,
О деревне, о невесте
На досуге помышлять!
То ли дело рюмка рома.
Ночью сон, поутру чай;
Толи дело, братцы, дома!..
Ну, пошел же, погоняй!..