Сталинградский шрам на сердце художника-солдата
На отдельных этапах Сталинградской битвы, длившейся восемь долгих месяцев, участвовало более двух миллионов человек. Потери обеих сторон составили более полутора миллиона живой силы. Одним из тех, кто прошел горнило сталинградских боев, был выпускник Орджоникидзевского пехотного училища, младший лейтенант Федор Загороднюк. Ныне он известный украинский художник, проживающий в Херсоне.
Начало войны Федор Иванович встретил рядовым 63-го пехотного полка, расквартированного в небольшом городке Гайсин Винницкой области. Буквально в первые дни войны на себе узнал, что такое бомбежка, вражеский десант и танковая атака. Это когда на группку наспех окопавшихся солдат-мальчишек, вооруженных винтовками-трехлинейками образца 1891 года и еще вчера бывших мирными гражданами своей страны, катит мощная лавина хорошо оснащенных, обученных убивать, победоносно прошедших половину Европы гитлеровцев. Когда ясный, солнечный день вдруг в мгновение ока превращается в жуткую воющую ночь, наполненную дымом и гарью. Когда нет возможности вдохнуть полной грудью, а пыль и копоть от разрывов, смешанные с потом и кровью, своей и товарищей, забивают глаза, рот и уши…
Потом были жестокие бои за Ростов, сражения на Харьковщине в феврале 1942 года. Тяжелое ранение, санитарный поезд на Восток, пехотное училище в Орджоникидзе, ускоренный выпуск младших командиров. Статистика Великой Отечественной войны утверждает, что рядовые и именно младшие командиры составляли основной процент потерь. Жизни последних порой едва лишь хватало на один-единственный порыв, чтобы под градом пуль поднять и увлечь за собой вверенное им подразделение. Ввиду масштабности начина-вшегося противостояния на Волге эта операция требовала всё новых и новых «штыков». Поэтому окончи-вших курсы новоиспеченных командиров отправили под Сталинград.
«В сентябре мы заняли позиции на подступах к городу, – рассказывает Федор Иванович. – Помню чистое и ясное раннее утро, звонкую тишину над нашими окопами. На войне подобная непривычная тишина – обычная предвестница чего-то неотвратимого и страшного. Постепенно, издалека, к тишине начинает примешиваться гудящий звук, который становится громче с каждой секундой, – и вот уже в ясном небе над нашими позициями темно от вражеских самолетов. С воем сыплются на головы бомбы. Взрывы, смерть, кровь… Земля перемешалась с небом, а воздух – с дымом и пылью. За первой волной бомбардировщиков – вторая, третья… Казалось, бомбежке не будет конца. Как потом мы узнали, на наши позиции сбросили бомбы не менее 500 гитлеровских самолетов. Вслед за бомбежкой по горячей от взрывов земле невидимые еще в пыли и дыму в атаку пошли наземные войска фашистов. Под прикрытием ревущих и лязгающих танков на нас устремилась лавина вражеской пехоты. Фашистские танкисты высовывались из люков и во все горло орали: “Рус, сдавайся, все равно капут!” Страшное было зрелище! Гитлеровцы все ближе, ближе… Казалось бы, вот-вот дрогнут наши поредевшие после авиабомбежки цепи. Не скрою, всем было страшно, но никто из нас не дрогнул и не отступил. Я стрелял из пулемета по цепи противника, пытаясь отсечь гитлеровцев от танков.
Часть танков уже горела, подорванная нашими солдатами. Другие сумели прорваться к нашим окопам и “утюжили” траншеи, давя тех, кто до конца оставался на позициях. Я был ранен, однако мог передвигаться без посторонней помощи и с пятью уцелевшими бойцами стал пробираться на наши позиции у деревни Самохваловки. По дороге мы нашли брошенную машину, на которой попытались добраться до деревни, где, судя по доносившимся выстрелам, разгорался бой. Не успели отъехать, как на нас спикировал фашистский самолет, поливая шквальным огнем пулеметов. Я крикнул: “Все в стороны!” Пули со звуком швейной машинки рвали землю под ногами и со звонким стуком “клевали” остов брошенной “полуторки”. Во время атаки с воздуха никто, кроме машины, не пострадал, и мы благополучно добрались до нужной деревни. Здесь бой уже был в самом разгаре, так что наша помощь оказалась нелишней. В бою под Самохваловкой я вновь был ранен и контужен близко разорвавшимся снарядом. Вместе с ранеными меня отправили в Сталинград. Вот только обстановка была такая, что времени на лечение не хватало. Раны перевязали, а меня определили на “легкую работу” связным артиллерийской батареи. Я должен был, сидя в блиндаже, осуществлять связь с командным пунктом и передавать данные стрельбы батарее. Однажды высоко в небе над нашими позициями появился самолет-разведчик “Фокке-Вульф” (Рама). А спустя некоторое время показались черные силуэты гитлеровских бомбардировщиков, и на нас опять посыпались бомбы. Я взглянул вверх и увидел, как прямо над моей головой от фашистского самолета отделились черные точки бомб. Прошли всего лишь секунды, показавшиеся мне вечностью, я даже подумал, что это все – конец…
Но только каким-то чудом бомбы взорвались вокруг меня, и я остался жив! Меня контузило и засыпало в блиндаже. Когда очнулся – еле выбрался. Потом, когда меня перевязали и слегка привели в чувство, командир всунул мне в руки ведро с кашей и катушку с проводом да махнул рукой: мол, тяни связь на КП. Я, глухой после контузии, побрел в сторону пункта. Уже почти дошел, когда в небе показался “мессер”. Вокруг меня пули прошивают землю, а я ничего не слышу и не вижу. Повезло, не попал. А тут из КП командир выскочил, втянул меня в укрытие и на небо показывает. А я молчу и помню только, что каша из котелка разлилась, когда он меня тянул. Он, видя мое состояние, налил мне стакан спирта и показывает: пей давай! Я выпил и потерял сознание. В санбате слегка подлечили. Ко мне вернулись слух и речь, так что очень скоро я вновь мог занять определенное мне место связиста на батарее. Однажды во время интенсивного минометного обстрела осколки повредили связь, и я побежал исправлять повреждение. Одной из разорвавшихся рядом мин был ранен в шею и голову, а один осколок вошел глубоко в плечо. В санбате положили меня на операционный стол, привязали руки и ноги ремнями, так как операцию делали без наркоза. Потом хирург вручает мне осколок из руки: “Держи на память!”, а я не захотел брать. Зачем мне эта немецкая железяка? Потом повезли меня в госпиталь в Томск, где были удивительные врачи – специалисты своего дела, творившие чудеса. Немного окрепнув в госпитале, я снова вернулся к своей довоенной мечте: начал рисовать и писать картины. Писал портреты своих друзей, тех, с кем свела меня судьба на военных дорогах. В это же время я принял участие в выставке фронтовых художников, прошедшей в Новосибирске, где мои работы получили третье место. После курса лечения меня признали негодным к дальнейшей службе. Я был комиссован по инвалидности. Так для меня закончилась война…»
И все же, если говорить откровенно, для Федора Ивановича война не закончилась и до сей поры. Очень часто в своем творчестве художник обращается к тем далеким событиям, когда 18-летним юношей в числе прочих стал защитником своей родины. Подвиг же выпускников курсов младших командиров Орджоникидзевского пехотного училища под Сталинградом увековечен картиной, запечатлевшей один из героических эпизодов боя. Ныне эта картина находится в музее курсантских полков Волгоградского государственного университета, где встречает посетителей аудиозаписью голоса участника того боя – Федора Ивановича Загороднюка, рассказывающего о курсантах.
Теги: II мировая война