Мы матом не ругаемся – мы на нём разговариваем…
«И какой же русский не любит быстрой езды…» – писал некогда Николай Гоголь. Однако упустил из виду уважаемый классик, что еще больше, чем быструю езду, «полюбляют» наши братские народы «солёное» словцо.
И правда ведь, ну куда нам без него? Как, скажем, кратко и доходчиво объяснить напарнику, что он СВОИМ молотком по МОИМ пальцам попал? А тут – три коротких словца – и он все понял…
Как и откуда появились матерные слова в нашем словаре, не может объяснить даже наука, занимающаяся этим вопросом. Оказывается есть и такая, вот только как она называется, не удалось найти даже во всезнающем Интернете. Существует несколько «научных» версий происхождения мата. Причем одна из наиболее веских и незыблемых, утверждающая, что нецензурщина – продукт татаро-монгольского ига, потеряла под собой почву, ибо уже доказано использование магических бранных слов древними славянскими племенами в своих языческих обрядах. В более позднее время, при правлении царя Алексея Михайловича, за бранные слова можно было отведать кнута экзекутора, а то и вовсе, лишиться головы. Это уж потом царь-просветитель Петр І, научивший своих подданных пить горькую и курить табак, позволил им беспрепятственно валяться в грязи сквернословия.
Впрочем, не будем слишком вникать вглубь веков, а поговорим о временах более близких нам. Примерно до средины XIX века мат, как тогда его называли – сквернословие или площадная брань, не имел такого широкого распространения, как теперь. Этические и моральные качества, прививаемые церковью прихожанам, сдерживали повальное расширение словесной грязи в обществе. Вторая половина того же века характеризовалась подъемом промышленного производства в стране. Новые предприятия требовали большей рабочей силы, которую пополняли выходцы из деревень. Прибывшие из тихой и благообразной глубинки в город и попавшие под влияние люмпен-пролетариата, они достаточно быстро перенимали свойственные тем повадки. Потом, возвращаясь на побывку домой, «новые городские» везли с собой грязь люмпен-отношений, воспринимавшуюся неиспорченными еще сельчанами как символ независимости и городской «крутизны». Так грязь сквернословия начинала утверждаться в массах.
«Площадная брань так вошла в кровь и плоть русского человека, что он нигде без нее не обходится. У нас в Херсоне особо этим отличаются торговки. Бесцеремонность их переходит всякие границы. По Рыбной площади (ныне территория Центрального рынка. – Прим. авт.) иногда буквально невозможно пройти с дамой или с детьми», – констатировала факт разгула словесной грязи херсонская газета «Югъ» в своих первых номерах в1898 году.
Вскоре площадная брань, плотно укоренившаяся в нижних слоях населения, уже предпринимала ярые попытки проникновения в общество, огражденное определенными этическими нормами и традициями. Впрочем, общество это еще пыталось защищаться, издавая законы о борьбе с грязным словесным злом: «Площадная брань, даже не обращенная к кому-либо лично, подлежит преследованию по статье 86 устава о наказании, накладываемому мировым судьей» («Югъ», 1899 год).
Мировой судья мог засадить нарушителя в «холодную», однако, пожалуй, самыми действующими методами было наказание розгами, которое к этому времени было еще не отменено. Правда, уже тогда раздавались голоса в упразднение подобного факта бития, ибо, как утверждала херсонская интеллигенция, «телесное наказание влечет только позор и растлевательные влияния».
Интеллигенция добилась таки своего: в начале ХХ века МВД приняло циркуляр, согласно которому телесные наказания остались лишь как мера воздействия на непокорных в тюрьмах, да и то «сообразуясь с интеллигентностью и психическим состоянием арестанта».
С площадной бранью пытались бороться и «местными» силами. Скажем, в Народном доме в Херсоне (ныне это неприглядные развалины бывшего Дома офицеров) местное общество трезвости развесило на стенах объявления: «За каждое площадное ругательное слово в пользу общества взимается 3 копейки». По утверждению газеты «Югъ», подобная мера позволяла в праздничные дни собирать не менее 10 рублей в кассу общества.
И все же меры эти были недостаточны. Херсонская газета «Родной край» с ужасом констатировала в 1912 году: «В среде нашей молодежи растет огромная язва некультурности. Старые устои миросозерцания разрушены, новые – еще не образовались. Идеализм молодежи отходит в область преданий и заполняется специфическим анархическим миросозерцанием».
Не этот ли надвигающийся хаос в дальнейшем был использован в революционных целях? Впрочем, после октябрьских событий 1917 года в новой стране появились иные идеалисты. «Признавая недостатки свободного народа, чтобы граждане его отучились от вековой привычки прибегать к площадной нецензурной брани, мы просим профсоюз культурно-просветительных организаций принять меры борьбы с площадной бранью путем соответствующей пропаганды», – писала новая херсонская газета «Свободное слово».
Как известно, дальше слов и «соответствующей пропаганды» дело не пошло. Старая интеллигентная прослойка общества была уже уничтожена вместе с прежними своими устоями и традициями, церковь «отделена» от государства, а к власти пришли те, кто как раз и был целиком и полностью воспитан в атмосфере духовной грязи. В тот период даже в поэзии и литературе появлялись новые течения, сплошь состоящие из нецензурщины и похабщины.
Нецензурная брань прекрасно себя «чувствовала» и позже, в обществе развитого социализма, хотя именно тогда ее и возвели в рамки мелкого хулиганства. После ряда вяло действующих постановлений советского правительства 26 июля 1966 года был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении ответственности за хулиганство». «В развитом социалистическом обществе всё более нетерпимыми становятся любые антиобщественные проявления, в особенности факты хулиганства, причиняющие большой вред обществу, оскорбляющие честь и достоинство советских граждан, – говорилось в нем. – Трудящиеся нашей страны справедливо требуют, чтобы хулиганы и дебоширы несли строгую ответственность за свои действия.».
Согласно указу, нецензурная брань в общественных местах, приставание к гражданам и другие подобные действия квалифицируемые как нарушение общественного порядка наказывались штрафом от 10 до 50 рублей или исправительными работами на срок до 2 месяцев с удержанием 20% заработка.
Местная пресса не оставалась в стороне от антихулиганской кампании, и частенько на страницах «Наддніпрянської правди» появлялись сообщения из зала суда о привлечении к ответственности хулиганов, дебоширов и сквернословов. Причем в отличие от современных газет, «щадящих» человеческое достоинство нарушителей, тогда указывали конкретные имена и фамилии, а в ряде случаев печатали и фото. Подобные меры если не уничтожили повальное сквернословие, то, во всяком случае, значительно сократили его проявления в общественной жизни. Правда, потом, после развала Советского Союза и возникновения нового суверенного государства Украина, все вернулось на круги своя. Нужно, впрочем, отдать должное тому, что в Кодексе Украины об админправонарушениях почти в прежнем виде сохранилась статья о мелком хулиганстве, то есть нецензурной брани. Только судя по тому, как вольготно «чувствует» себя словесная грязь на улицах наших городов, это – очередное «мертворождённое детище» наших законодателей. Меж тем еще древнегреческий философ Аристотель писал: «Законодатель должен удалять из государства сквернословие, потому что из привычки сквернословить развивается склонность к совершению дурных поступков».
Ну а современные ученые утверждают, что матерные слова не хуже злых поступков разрушают защитную ауру и открывают болезням доступ к человеческому организму.