«О кручёных и ненормальных…»
Да что мы всё о грустном да о грустном?! То о разбитых дорогах, высоких коммунальных тарифах, ценах растущих, судьях неправедных, коррупционерах самого высокого ранга, а то о вирусе проклятущем, информацией о котором в последнее время заполнены все без исключения теле- и радиоканалы и страницы периодической печати
Ну хватит уже грустить и плакаться, ведь жизнь-то продолжается. А в ней ой как много всяческих интересностей! Стоит только оглядеться вокруг или же обратиться к пыльным страницам нашей истории. Чтобы, как говорилось в манифесте психо-футуристов в 1914 году, родоначальниками которого в империи, кстати, были наши херсонцы братья Бурлюки, «…взорвать неподвижный идиотизм прежности».
А давайте сегодня в нашей исторической рубрике поговорим хотя бы о родоначальниках поэзии начала ХХ века. Причём не той, к которой мы все привыкли, ценной своими рифмой и содержанием, а облёкшейся в необычную форму стихосложения, – поэзии футуристической, абстракт-ной. Тем паче один из наиболее ярких представителей «литературной зауми» Алексей Кручёных был нашим земляком, родившимся в одном из сёл Херсонского уезда в 1886 году.
Вскоре после рождения сына его родители переехали в «стольный» град губернии – Херсон, где прошли детство и краткие школьные годы будущего поэта-художника-литератора и коллекционера. Это уж потом, после окончания первой ступени школы в 1902 году юноша, мечтавший стать профессиональным художником, уехал в соседнюю Одессу поступать в художественное училище. Что впоследствии дало право одесситам гордиться: в нашем, дескать, городе жил и целых пять лет учился сам Алексей Кручёных – звезда отечественного футуризма первой величины.
В 1907 году, уже имея на руках диплом, Алексей возвратился в Херсон, где занял место учителя рисования в одном из местных женских учебных заведений. Впрочем, работа учителем его явно не прельщала. И даже несмотря на то, что к этому времени в Херсоне уже сложилась салонная группа творческой молодёжи, возглавляемая его собратом по профессии – маститым местным художником Иосифом Феглером, окончившим ещё в 1892 году Имперскую Академию художеств, Алексею с ними было неинтересно. Похоже, близкими ему по духу оказались лишь братья Бурлюки, экспериментировавшие с целым рядом новых направлений в искусстве, заразившие его идеями футуризма.
Как бы там ни было, вскоре Алексею Кручёных стало тесно в маленьком Херсоне, и он ненадолго отправился в Москву, где работал художником в юмористическом журнале «Будильник» и вращался в кругу местного бомонда. По свидетельствам энциклопедических источников, тогда же Кручёных опубликовал серию шаржей на известных московских поэтов, художников и писателей.
Спустя два года, в 1909-м, он возвратился в Херсон, где дебютировал в качестве газетного фельетониста, прозаика и художника, а уже в январе 1910 года херсонская газета «Родной край» сообщала своим читателям: «В местных книжных магазинах по-явились в продаже открытки с карикатурами на херсонцев. Среди них мы встретим знакомых нам адвокатов, артистов и т. д. Открытки исполнены акварелью довольно тщательно местным художником, известным в Херсоне по недавней выставке, А. Кручёных. Особенно интересны шаржи на д-ра Пескера, бр. Сиротниковых и т. д.».
Интересно, что ныне нам известен всего лишь единственный экземпляр небольшой брошюрки «Весь Херсон в шаржах и портретах», работы в котором выполнены чернилами и карандашом. Ныне этот альбом можно увидеть в экспозиции Херсонского литературного музея (ул. Театральная, 1). А ещё на его обложке рукой автора начертано «Выпуск 2-й. Рисунки А. Кручёных».
По-видимому, «первым выпуском» и были те самые акварельные открытки, поступившие, по свидетельству газеты «Родной край», в продажу в январе 1910 года. Вот только до нашего времени ни одна из них, похоже, не сохранилась… Так что дебют художника Кручёных в Херсоне состоялся всё же немного раньше, чем дебют Кручёных как поэта-футуриста.
Вообще, к футуризму, зародившемуся в начале прошлого века в нашей стране, можно относиться по-разному, о чём говорят прямо полярные взгляды на его ценность в отечественной культуре. Одно ясно, что молодым людям, какими на тот момент были практически все зачинатели нового движения, удалось таки всколыхнуть «неподвижный идиотизм прежности» новыми революционными веяниями и обратить на себя внимание общества.
Уже в 1912–13 годы пресса огромной империи время от времени подбрасывала читателю на своих страницах едкие саркастические замечания, служившие, тем не менее, популяризации футуризма: «Ноябрь 1913 г. В Петербурге на улицах по-явились футуристы с раскрашенными физиономиями, в цилиндрах и с хризантемами на локтях. Щеки футуристов украшены зелёными кольцами. За чудаками бегают с гиком толпы мальчишек».
Или вот ещё о ставшем классикой жанра стихотворении, вошедшем едва ли не в каждое исследование по футуризму: «Приводим стихотворение херсонской знаменитости А. Кручёных, помещённое в органе эгофутуристов и акмеистов “Пощечина общественному вкусу”:
Дыр-бул-щил
Убешщур
Скум
Вы-со-бу
Р-л-эз.
Смысл этого стихотворения составляет коммерческую тайну его автора», – делилась в 1913 году перепечаткой из петербургской газеты «День» херсонская газета «Родной край».
И чуть позднее в ещё более грубой форме она же ставила под сомнение психическую нормальность автора, которым со-всем ещё недавно, после выхода в свет сборника дружеских шаржей на известных и легко узнаваемых жителей города «Весь Херсон…», восхищалась: «Известный херсонцам художник А. Кручёных, ныне поэт-футурист, играющий среди футуристов “видную скрипку” в последнем их сборнике “Взорваль” доказывает, что и ему “жёлтый дом” не менее необходим, чем Уточкину и Фоссу». Напомню, что знаменитый в империи начала ХХ века спортсмен и авиатор одессит Сергей Уточкин после серьёзной травмы в очередной авиакатастрофе и неудач личного характера в упоминаемое время всерьёз «подсел» на наркотики и был заключён на лечение в одной из специальных психиатрических клиник. Упомянутый здесь же Фосс – широко известный в то время спортсмен-борец, отличавшийся непомерным аппетитом, некоторыми странностями и привычками (например, в нашу южную летнюю жару ходил в меховой шубе), к этому времени уже окончательно одерживал свои победы лишь за столом, разоряя буфетчиков и рестораторов, умудряясь при этом не платить по счетам. Был признан душевнобольным и заключён в так называемый жёлтый дом.
Что же касается исконно херсонского футуриста Алексея Кручёных, то известный местный газетный фельетонист, скрывавшийся под псевдонимом «Дядя Дон», даже фельетон в стихах написал, обыграв фамилию поэта и его «душевное состояние» в заглавии: «Пародия на кручёных и ненормальных».
А начиналась «футуристическая пародия» так:
«Взлунатилось жёлтое небо,
И ламписто звёзды ярят…
Антип и мадамиста Беба,
На курице дохлой,
брего-морят!…»
и так далее…
К чести художника и непризнанного пока обществом поэта-футуриста, подобные ругательства и уничижительные рецензии его не сломили. Кручёных продолжал свои эксперименты с поэзией и тесно сотрудничал с «Гилеей» – группой херсонских футуристов братьев Бурлюков, нещадно обругиваемых в местной прессе: «Выставка в художественном салоне. Херсонская публика в большей части оказалась довольно чуткой. Почти всем нравятся картины салона, кроме двух-трёх наиболее крайних художников, каковые г. г. Бурлюки, г-жа Гончарова и Машков…» – писала газета «Югъ».
В период Первой мировой войны Кручёных жил в окрестностях Тифлиса, служил учителем рисования в гимназии. Стал основателем очередной группы футуристов, называвшейся «410». К этому времени херсонская «Гилея» Бурлюков уже прекратила своё существование.
После революции и её последствий в 1921 году Кручёных возвратился в Москву. Однако в советский период на фоне принятого государственного курса в сторону социалистического реализма футуристические идеи и эксперименты с заумным стихосложением оказались, мягко говоря, неприемлемыми. Да и ряды бывших единомышленников уже заметно поредели…
Один из сподвижников по херсонской «Гилее» Николай Бурлюк был расстрелян в декабре 1920-го. Бежал в Японию, затем в США его брат Давид Бурлюк. Покончил жизнь самоубийством Владимир Маяковский. Не стало многих других. Представитель последнего поколения русских авангардистов Игорь Терентьев получил «десять лет без права переписки» и также был расстрелян…
Последние литературные труды Алексея Кручёных, более напоминавшие «самиздатовские» брошюрки, относятся к средине 1930-х. И, как утверждают биографические справочники, «в этот период он всё больше отходит от литературы, лишь изредка выступая с критическими статьями и библиографическими публикациями, а живёт лишь продажей редких книг и рукописей, что тогда тоже далеко не приветствовалось»…
В июне 1968 года художника, поэта, родоначальника футуризма Алексея Кручёных не стало. Говорят, что, узнав о смерти последнего футуриста начала ХХ века (Давид Бурлюк умер буквально за год до этого – в 1967-м в Лонг-Айленде, США), 86-летний Корней Чуковский записал в своём дневнике: «Странно. Он казался бессмертным и один оставался из всего Маяковского окружения…».
Что ещё можно добавить? Скажу лишь, что литературное наследие Алексея Кручёных, бесспорно, уникально. Мало того, для нас, херсонцев, он оставил чудесные воспоминания – красочный документ о народном маскараде в период Масленицы в Херсоне начала ХХ века. При желании «Маскарад» Алексея Кручёных можно отыскать на просторах Интернета. Я же, за ограниченностью газетной полосы, позволю себе процитировать лишь его финальную сцену: «Изрядно выпившие гости и хозяева заполняли собой всю улицу и, уже не соблюдая элементарных правил движения, качались из стороны в сторону, от одного забора к другому. Непризнанные городские кавалеры – “ферты” – приставали к приличным девицам, на защиту которых вставали забалковские парни. Завязывались небольшие дуэли в форме мордобития. Или маска, оставаясь инкогнито, обнаруживая, что его барышня кокетничает с другим, под любым предлогом налетал на соперника. Масса быстро реагировала на любой инцидент и тут же бросалась разборонять дерущихся, увеличивая тем самым количестве кулаков с одной и с другой стороны. Стоило крикнуть одному:
— Рогатских бьют! – как скопище дерущихся увеличивалось в несколько раз. Драка принимала размеры побоища, невозможно было разобрать, кто кого. На одном конце улицы кричали:
— Нашим шпангоуты рыхтують!
На другом орали:
— Не дрейфь, меть по кумполу!
Битва становилась повальной, охватывая квартал за кварталом. По пересекающим улицам парадной рысью гарцевала конница, накапливаясь к исходному рубежу. Лошади переходили на галоп, становились на дыбы, били копытами землю, ржали, но туго выбранные удила сдерживали их прыть, пока не раздавалась команда вахтмистра:
— Марш! Марш! – стражники отпускали мундштуки, и кони вливались в толпу.
— Посторонись!
— Разойдись!
— Запорю!
Размахивая нагайками, жандармы свирепели всё больше. Кони с малой рыси переходили на не указанный в уставе “осторожный шаг”, мотая от злости мордами, теснили кучки к балкам: на Восточную – к Кузням и на Западную – к Сухарному. Шеренги бойцов редели, “поле боя”, усыпанное подбитыми и потерявшими способность двигаться самостоятельно пьяными, пустело…»
На фото: обложка альбома «Весь Херсон в шаржах и портретах» Алексея Кручёных. 1910 г. (из фондов Херсонского литературного музея).
На фото: обложка брошюрки, изданной в 1923 году Алексеем Кручёных в Москве (из фондов Херсонского литературного музея).