Отряд назывался «Журналист»
|
Это было недавно. Это было давно… (Оглавление)
|
Глубокой сентябрьской ночью 1943 года в районе Казенного леса, темным островом выделявшемся в восточной части Олешковских песков, в семи километрах от села Казачьи Лагери, с низко пролетевшего самолета ЛИ-2 отделилось пять черных точек. Над ними тут же вспыхнули светлые шапки куполов парашютов. Это десантировалась разведовательно-диверсионная группа «Журналист».
РАСКВАРТИРОВАЛИСЬ
Такое необычное, чисто гражданское, мирное название группа получила (именно так официально она значилась и в штабе партизанского движения при Военном Совете 4-го Украинского фронта) по той причине, что ею командовал Моисей Смилевский — 30-летний херсонский журналист, до войны сотрудничавший в николаевской областной молодежной газете «Більшовицьке плем’я» и в херсонской «Наддніпрянській правді».
Время и место высадки группы было выбрано неслучайно. Уже завершилась Сталинградская битва, ставшая катастрофой для фашистской армии, полностью был освобожден Донбасс, развернулось наступление войск Юго-Западного фронта в направлении Днепропетровска, Запорожья, Кривого Рога. Перед войсками 4-го Украинского фронта ставились непростые задачи: разгромить немецкие войска, оборонявшиеся по чрезвычайно укрепленной реке Молочной, освободить Мелитополь, сокрушить, подвинуть 6-ю немецкую армию, прикрывавшую подступы к Крыму, Северной Таврии, низовью Днепра. Штабу фронта требовались свежие сведения и данные: об оборонительных рубежах противника, состоянии железных и шоссейных дорог, вражеских гарнизонах, оккупационном режиме, настроении немецких, румынских и чехословацких солдат, действиях подполья, партизанских групп и отрядов.
Казачьи Лагери в те дни представляли собой беспокойный, растревоженный муравейник. Через село на восток, в сторону Каховки и Мелитополя, поспешно двигались механизированные немецкие части — средние танки, легкие танкетки, колонны автомашин с живой силой. Им навстречу — на тачанках, пролетках и обычных повозках — двигались бегущие от возмездия наступающей Красной Армии старосты, полицаи, другие немецкие прислужники. Многие из них даже прихватывали с собой членов своих семей — жен, детей, случалось, и любовниц. Передохнув день-другой в селе, выкупав и напоив в реке Конка пыльных, изможденных лошадей, они продолжали свой позорный путь на запад — в сторону Цюрупинска, Голой Пристани, в расчете переправиться в Херсон и двигаться дальше, в безопасные места.
Перед тем, как десантироваться, сфотографировались на память. Слева направо: Клава Крикуненко, Моисей Смилевский, Валя Смирнова. 1943 г.
После успешного приземления, запрятав в лесу рацию, по Ново-Маячковской дороге группа вышла к селу, примкнула к беженцам и вместе с ними прошла в центр Казачьих Лагерей. На Базарной площади Василий Кириллович Дмитренко — так в группе именовали Моисея Смилевского — оторвался от своих и смешался в толпе снующих прохожих. Двое молодых ребят и две девушки направились прямо в немецкую управу. Представившись сыновьями и дочерьми погибших от рук партизан старост и полицаев в Ростовской области и Ставропольском крае, предъявив соответствующие документы, они попросили оказать им помощь поселиться на квартиры, а по возможности — предоставить и любую работу, покуда «славные солдаты фюрера» вновь не освободят от «красных» их родные места.
Ребят — Анатолия и Илью — поселили у Варвары Гатыло, моей тетки, жившей с малолетним сыном (муж находился на фронте) в большом, но недостроенном — война помешала — доме, буквально в двух десятках метров от немецкой управы. Девушек — Валю и Клаву — староста привел к нам. Вдвоем с матерью мы жили в трехкомнатном доме, за квартал от управы. Отец и мой старший брат Николай находились в действующей Красной Армии — почти два года от них не было никаких вестей. Девятнадцатилетняя сестра Валентина, как и множество молодежи (в основном, девчат) из Казачьих Лагерей, Цюрупинска, Подстепного. Раденска, Больших Копаней и других окрестных сел, находилась на станции Пойма. В качестве разнорабочих они строили, а после бомбежек — участившихся в последнее время — ремонтировали многокилометровую железнодорожную насыпь, ведущую к железнодорожному мосту, соединяющему левый и правый берег Днепра в районе Антоновки. Почти каждый выходной день сестре удавалось приходить домой за продуктами, отмыться, отстираться в домашних условиях. Полицаи, охранявшие лагерь из деревянных бараков, попросту закрывали глаза на уходящих по домам девчат, знали, что они никуда не денутся, вернутся вовремя, а самое главное — на обратном пути преподнесут обязательную дань в виде бутылки самогона, куска сала или жареного петуха.
Мать даже обрадовалась квартиранткам. Витя и Клава оказались скромными, воспитанными, немногословными девчатами. Обращаюсь к ней с явным уважением, даже с каким-то благоговением. Мать не раз ловила себя на мысли, что в ее лице девушки видели и чувствовали своих родных матерей, с которыми их по каким-то причинам разлучила непрошенная война…
Вскоре Валя устроилась поварихой в группу связистов, состоявшую из немцев, румын и чехословак, и развернувшую мощную радиостанцию во дворе и огороде Ивана Гадючко по Школьной улице — это три квартала от нашего дома. Илья и Анатолий (непонятно в каком качестве) подвязались к местной полиции. Иногда даже с винтовками за плечами носились по селу. Клаве же дела все не находилось. Может быть это и не входило в планы группы. А вот Василий Кириллович, чувствовалось, был вольной, но осторожной и осмотрительной «птицей». Он то появлялся, то подолгу пропадал куда-то. Квартировал у старейшего казачьелагерского рыбака Василия Ткаченко, тихо и мирно жившего со своей ворчливой бабкой в небольшом домике над самым обрывом у берега реки Конка.
Как правило, ребята собирались в нашем доме. Валя и Клава занимали самую большую и светлую комнату — залу. Две старинных кровати с панцирными сетками, квадратный стол, шифоньер, настенное зеркало, этажерка для книг, несколько плетенных из лозы стульев — вот и вся нехитрая обстановка комнаты, но здесь всегда было чисто, тепло, уютно. С наступлением темноты передвигаться по улице девчатам было довольно рискованно: сразу же приставали немцы или полицаи.
Анатолий и Илья, завоевавшие безупречную репутацию у полицаев, шли к своим «попутчицам» в открытую. Василий Кириллович пробирался огородами, с оглядкой. Благо, домик рыбака Ткаченко находился в какой-то сотне метров, на глухой Набережной улице.
Мне было около семи лет. Часто подкармливаемый Валей «гостинцами», выкроенными от немецких связистов, я, тем не менее, с нетерпением ожидал вечернего прихода дяди Васи, поскольку тот никогда не приходил с пустыми руками. Помнится, он любил повозиться со мной, всегда уделял мне несколько минут доброго, какого-то отцовского внимания. Тогда я, конечно, не знал, что у него имелся сын Адик, возможно, моего возраста, и ему, видимо, непросто было сдерживать вынужденно скрытые, затаенные военным временем и ролью разведчика отцовские чувства.
Он усаживал меня к себе на колени, расспрашивал, чем я занимался в течение дня, пополнилась ли моя коллекция ярких пустых пачек из-под немецких сигарет (нас, мальчишек оккупированных территорий, буквально охватила страсть по собиранию этих диковинок), потом загадочно совал руку в боковой карман. Это ставшее привычным движение его руки вмиг возбуждаю мой неприкрытый интерес — что же он сейчас достанет? А доставал дядя Вася то ли горсть конфет, то ли пару кусочков сахара неопределенной формы, то ли пряник, то ли несколько квадратиков печения. Вручив мне гостинец, он ссаживал меня на пол и уже серьезно, как взрослому, говорил:
— Ну а теперь, сынок, пора и в свою комнату. Не забудь угостить и маму.
Довольный и счастливый, я убегал на свою половину, делился частью гостинцев с матерью, лакомился сам и вскоре безмятежно засыпал в кровати. А до слуха матери долго еще доносились приглушенные разговоры из комнаты девчат.
«РАЗОБЛАЧЕНИЕ»
26 сентября Валя — радистка группы — связалась со штабом партизанского движения. Рация «Север» из Казенного леса сработала безотказно. Моисей Смилевский доложил об удачном устройстве в Казачьих Лагерях, передач первые важные сведения, просил ускорить выброску груза — оружия и взрывчатки. Сориентировавшись на месте, он уже продумывал в деталях план проведения ряда диверсий на Пойме и в самих Казачьих Лагерях, присмотрел потенциальных помощников среди оставшейся в селе молодежи.
Вот так выглядела сестра Валя в разгар войны. Кофточку («малоростку» — по-местному) вышила своими руками. Сентябрь, 1943 г.
Так случилось, что первой (хотя опытный, наметанный глаз матери не раз наводил на мысль, что квартирантки и их частые гости совсем ни те, за кого себя выдают) «разоблачила» группу сестра Валентина. Будучи почти ровесницей девчатам, она сошлась с ними очень быстро. После каждого ее прихода «за харчами» они настойчиво, но осторожно расспрашивали сестру о том, что делается на Пойме, какое настроение у работающих там девчат, какие работы они выполняют, как ведут себя немцы и полицаи. Валентина охотно отвечала на эти, казалось бы, совершенно безобидные вопросы. Но когда в очередной раз Клава положила на стол лист бумаги и карандаш и по ходу расспросов и рассказов Валентины стала набрасывать схему Поймы, моста через Днепр, подходов к нему, попросила указать, где расположены казармы немцев и полицаев, огневые точки прикрытия, сестра растерянно спросила: «А зачем вам это надо, девочки?».
Те переглянулись, помолчали, потом Клава решительно спросила:
— Валя, ты комсомолка?
Немного подумав, та ответила:
— Комсомолка. А что?
— А где твой комсомольский билет?
Этот вопрос буквально обезоружил Валентину. Огромных усилий стоило ей, чтобы признаться:
— Закопала во дворе.
— Закопала? — переспросила Валя. — Могла бы просто взять и сжечь.
— Нет, девчата, — глубоко вздохнув, сказала сестра. — Этого сделать я не могла. Надеюсь, придет время — наши вернутся. Откопать же нетрудно.
— Ну спасибо. Валюша. — глядя ей в глаза, сказала Клава. — По крайней мере, ты поступила осмотрительно, а надежды у тебя хорошие, верные.
— А чтобы быстрей пришли «наши», мы с Клавой здесь и оказались, — подключилась Валя — И ты нам очень можешь помочь.
В ту ночь сестра так и не появилась в нашей половине — проговорила с девчатами до самого утра. С тех пор мы недолго видели Валентину — она большую часть времени пропадала у девчат.
К середине октября у группы накопилось достаточно важных сведений. Смилевский уже трижды побывал в Херсоне, где, как явствует из наградного листа от 5 апреля 1945 года он «установил связь с подпольной организацией, насчитывающей свыше 300 человек. провел ряд совещаний с ее руководителями и направил ее деятельность на активные действия по борьбе с оккупантами». Богатые сведения собрала Валя, куховарившая у немецких связистов и хорошо знавшая немецкий язык.
ФРОНТ ПРИБЛИЖАЛСЯ
Уже прохладной октябрьской ночью Василий Кириллович и Валя, в сопровождении «полицаев» Ильи и Анатолия, благополучно добрались до Казенного леса. Однако прошедшая накануне песчаная буря, поднявшаяся всякая поросль до неузнаваемости преобразили местность. Поиски рации не увенчались успехом. Связь со штабом партизанского движения была прервана.
Тогда-то у Вали и возникла рискованная идея: выйти на связь по немецкой рации. Василий Кириллович дат добро на это в случае гарантированной безопасности. Однажды она была уже близка к цели: собиралась было сесть за рацию в безлюдной операторской немецких связистов и провести пробный сеанс, как вдруг неожиданно появился чех-радист. Он подошел вплотную к Вате, собиравшей посуду на поднос, сказал негромко:
— Вы очень рискуете, Валя. Советую меньше мозолить глаза особенно немцам и румынам. У них был о вас разговор.
Узнав об этом случае. Василий Кириллович категорически запретил ей подвергать себя риску.
А фронт стремительно приближался. Немцы ужесточили контроль за передвижением населения. Подорвали в Казачьих Лагерях почти все лодки и дубы, имевшиеся в личном пользовании, запретили появление любых плавсредств на Конке и Днепре. И все же Василий Кириллович засобирался в дорогу. С наступлением сумерек он пешком — садами и виноградниками, а местами и кучугурами Алешковских песков — дошел до Цюрупинска. примкнул к группе женщин и стариков, ехавших на херсонский рынок, и с ними дубом добрался до Херсона. Уже хорошо знающие его подпольщики взялись доставить самые неотложные сведения через линию фронта. Василий Кириллович тем же путем и способом вернулся в Казачьи Лагери.
К этому времени войска 51-й армии и конно-механизированная группа «Буря» вышли к Сивашу. 2-я гвардейская армия генерала Г.Ф.Захарова вела наступление южнее, в направлении Каховка-Цюрупинск-Голая Пристань-Скадовск. По суматошному, нервозному, растерянному виду и поведению немцев и полицаев нетрудно было понять, что «запахло жаренным».
29 октября была осуществлена еще одна попытка разыскать свою рацию. Ее нашли — отрыли в песке, однако она была повреждена и для работы стала совершенно непригодной.
Вечером 1 ноября группа собралась в нашем доме. Василий Кириллович был краток:
— Завтра-послезавтра наши должны освободить Каховку. Немцы и их прислужники, сами видите, в панике. Их нужно подстегнуть. Предлагаю на немецкой управе в Казачьих Лагерях поднять красный флаг.
Идея командира всем понравилась. Василий Кириллович вынул из-за пазухи и положат на стол кусок красного полотна. Валя сбегала в нашу кладовку и принесла банку засохшей краски и бутылку керосина. Анатолий разбавил краску и прямо на полотнище написал: «Смерть фашистам!».
— А чтобы немцы не ринулись снимать флаг. — загорелись вдруг озорные глаза у Ильюшки. — на фанере (кусок в кладовке валяется) напишем: «Заминировано!»
Когда Анатолий уже выводил последние буквы на фанере, в комнату, запыхавшись, торопливо вошла сестра Валентина,
— Как хорошо, что вы все в сборе, — отдышавшись, проговорила она. — У нас на Пойме творится что-то невероятное. К нам подвозят девчат с кардашинских торфоразработок. Все входы и выходы из лагеря перекрыты. Появились немцы с собаками. Ходят слухи, что нас отправят в Германию.
Смуглое лицо Василия Кирилловича еще больше помрачнело. Он судорожно раскурил свою трубку. Взгляды всех выжидательно устремились к нему.
— Валя, а как тебе удалось выбраться сегодня? — спросил он сестру.
— В дыру. Под колючей проволокой. Подстепненские девчата подкопали. Им же рядом, домой вечерами ходят. А чтобы днем немцы не заметили, кураем прикрывают, а следы заглаживают ветками.
Василий Кириллович, раскуривая трубку, походил по комнате, остановился и сказал решительно:
— Валюша, мой тебе совет, а если хочешь — приказ: сейчас же возвращайся обратно. Сообщи девчатам: завтра-послезавтра наши будут в Каховке, еще день-два и будут освобождены окрестные села. Выбирайтесь из лагеря через эту дыру или любыми другими путями. Уходите в кучугуры, разбегайтесь по домам. Немцам будет не до вас. Вряд ли искать будут. Им свою шкуру спасать придется.
Валентина, выпив кружку парного молока, перекинувшись несколькими словами с матерью, поторопилась в обратный путь. Около четырех часов ночи она была уже в своем бараке, рассказала ближайшим знакомым девчатам о разворачивающихся событиях. Слух пополз от барака к бараку. К рассвету лагерь покинуло свыше ста девчат. Оставшихся же действительно отправили в Германию. Судьба подавляющего большинства из них осталась неизвестной.
А 2 ноября, как только стало светать, женщины, выгонявшие коров в череду, на крыше немецкой управы (сегодня это здание почтового отделения) увидели развевающийся красный флаг. Вскоре на площади — добрая весть ширится быстро — собралась целая толпа.
— Флаг!
— Красный флаг!
— Наш, советский!
— Надо же: «Заминировано!», — слышались оживленные возгласы над ликующей толпой.
Со стороны Каховки громыхали звуки канонады. Там шел бой. Немцы торопливо запрыгивали в грузовики и повозки, исчезали за поворотом нижней Цюрупинской дороги. За ними — кто на чем — под улюлюканье сельчан последовали и местные полицаи.
ОСВОБОЖДЕНИЕ
На следующий день, 3 ноября 1943 года, в Казачьи Лагери почти без боя вошла 3-я гвардейская стрелковая Волновахская ордена Суворова дивизия. К обеду десятки легких танков, автомашин вырулили с боковых улиц и переулков на Базарную площадь. Здесь собрались почти все жители села. Над их головами все так же добро для нас и угрожающе для убежавших захватчиков развивался красный флаг.
Состоялся митинг. Группа Василия Кирилловича в полном составе (впервые на людях) кучковалась в кругу офицеров штаба дивизии. Мать и сестра, держа меня за руку, как и большинство стоящих рядом женщин и стариков, с трудом сдерживали набегающие и стекающие по щекам слезы радости и счастья.
Вечером в нашем доме состоялся прощальный ужин. Кроме группы Василия Кирилловича, на нем присутствовали подполковник и майор со штаба дивизии, Валин жених — молоденький, симпатичный старший лейтенант, оказавшийся в одной из частей, вошедшей в село. Варвара Гатыло с сыном Коляшей, Василий Ткаченко. Было у них много оживленных, радостных разговоров, смеха, а порой и… минут печали и слез. Война нет-нет да и вторгалась волнами, всем своим многообразием и отзвуками в эту столь необычную, редкую компанию. Нам же с Коляшей на долгие годы запомнился вид и вкус множества полученных в тот вечер гостинцев.
На следующий день со всеми нами расцеловались и тепло простились Моисей Васильевич Смилевский (Василий Кириллович), Клава Крикуненко — разведчица-подрывник из-под Ростова, Валя Смирнова — радистка из города Бийска Алтайского края, Анатолий Коваленко и Илья Михайленко — разведчики, ребята из-под Мариуполя. Долг разведчика звал их следовать дальше, трудными дорогами войны, звал на новые боевые дела и испытания.
В ЛЕСАХ МОЛДАВИИ
В середине лета 1944 года в адрес матери пришло долгожданное (обещанное) письмо от Клавы Крикуненко. В мою память на всю жизнь врезались слова из этого письма-треугольника: «Василий Кириллович, окруженный фашистами, сражался и погиб как герой… Анатолий умер у меня на руках… На месте гибели Вали я уже после боя, нашла горку пепла, обугленные голову и подковы от ее сапог…». Таков финал героического отряда «Журналист», а точнее тех, кого мы так хорошо знали.
Клава Крикуненко (в центре) со своими сотрудницами. 1971 г.
А произошло следующее. 17 марта 1944 года группа под командованием Моисея Смилевского, уже в составе 11 человек (в нее вошли и все «казачьелагерцы»), была выброшена на парашютах в тыл противника в районе города Оргеева «в Бесарабии», как писала Клава. Немцы обнаружили высадку десанта, окружили его со всех сторон. Завязался ожесточенный бой. который длился шесть часов. Немцы потеряли свыше 20 солдат и полицейских. «Журналист», воспользовавшись наступлением потемок, прорвал кольцо окружения и без потерь ушел от преследования.
Вскоре отряд насчитывал уже 88 человек. Он постоянно передвигался в Кодрах, завязывал бои. наносил ощутимые потери фашистам и ускользал от преследования. В бою, о котором писала Клава Крикуненко, с немецкой стороны участвовало около 600 человек. Гитлеровцы имели 24 крупнокалиберных пулемета, сотни автоматов. Силы были явно неравны. Геройски сражались партизаны. Смилевский дат команду отряду отходить в горы, а сам с небольшой группой остался прикрывать его отход. Ценой своей жизни они спасли свой отряд от явной гибели. Немцы понесли крупные потери. На поле боя погибло и 14 партизан, в том числе и четверо тех, кто за год до этого десантировался в Казачьих Лагерях. Оставшиеся в живых (среди них и Клава Крикуненко) соединились с партизанским отрядом имени Фрунзе и вели бои с фашистами до самого прихода Красной Армии.Следующий бой отряд, пополнившийся за счет местных добровольцев, навязал уже сам. В районе села Бравичи он напал на немецкий обоз, уничтожил 13 солдат, захватил много оружия и боеприпасов, затем разгромил усадьбу местного помещика, где базировались фашисты. В этом бою погиб комиссар отряда Ефим Исайкин. Обязанности комиссара, по приказу Смилевского, принял его родной брат Федор Исайкин.
ПАМЯТЬ
Боевые действия «Журналиста» высоко и благодарно оценили жители Оргеевского района Молдавии. В селе Бравичи они «всем миром» возвели величественный монумент. На вертикальной мраморной плите, рядом со штыком и пером (словно по Маяковскому: «Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо») высечены имена погибших героев — всего 21 человек, в том числе и четыре фамилии «казачьелагерцев» со своим боевым командиром Моисеем Смилевским.
На месте высадки «Журналиста» и первого боя отряда были посажены русские березы, украинские каштаны, молдавские орехи, как символ братства и дружбы народов.
Группа ребят из Николаевского кружка «Журналист» беседует с моей мамой — Анной Семеновной (в центре) и сестрой Валентиной Кутковой (по мужу). Приезжали несколько раз. Май 1983 г.
Большой интерес к отряду «Журналист» и личности его командира до недавнего времени проявляли школьники соседнего Николаева. Преподаватель Леонид Леонидов создал и долгие годы руководил кружком «Юный журналист».
Отдельными группами и целыми классами приезжали николаевские школьники в Казачьи Лагери, посещали дома в которых квартировали парашютисты, слушали рассказы людей, близко знавших их. Основная нагрузка в этих встречах и рассказах, конечно же ложилась на долю моей матери — Коршун Анны Семеновны и сестры — Кутковой Валентины Ивановны, учителя истории Казачье-Лагерской средней школы.
Изредка переписывались с Клавой Крикуненко. После войны она вернулась на родину, в Ростовскую область, была на комсомольской, затем на преподавательской работе. Дважды посетила Молдавию, была на открытии памятника отряду «Журналист». Все собиралась приехать, погостить в Казачьих Лагерях, но планы ее так и не сбылись. Она умерла в 1976 году.
Об отряде «Журналист» алтайские кинодокументалисты — земляки Вали Смирновой — создали кинофильм «Право на бессмертие», а херсонский журналист Давид Ильич Файнштейн написал замечательную документальную повесть.
С Давидом Ильичем (кстати, товарищем и соседом редакционными столами с Моисеем Смилевским в довоенные годы) в 1966 году мы побывали в Казачьих Лагерях. Двое суток провели в моем родительском доме, сидели за тем же квадратным столом, за которым так часто сиживали ребята, обговаривая свои насущные вопросы, на котором они оформляли свой красный флаг. Мы подняли чарки в их память. А спать Давиду Ильичу выпало на той самой кровати, на которой спала Клава Крикуненко. Побывали мы во дворах и домах Варвары Гатыло, Василия Ткаченко, до петухов вели беседы с моей матерью и сестрой.
Долгие годы в Херсоне на угловом доме по проспекту Ушакова и Декабристов, висела мемориальная доска (настойчивую инициативу в ее создании и открытии проявил именно Давид Файнштейн и группа журналистов «Наддніпрянської правди»), извещающая о том, что в этом доме жил командир отряда «Журналист» Моисей Смилевский. При строительстве нынешнего здания горисполкома дом этот, как портящий взору подъезд (подход) к столь важному и современному архитектурному строению, снесли. Вместе с ним исчезла и мемориальная доска. Исчезла, словно вычеркивая, вырывая из нашей памяти имя бесстрашного командира-разведчика, имена его боевых товарищей по борьбе с фашизмом.
Год неизбежно сменяется годом. Вот уже и 55-ю годовщину Великой Победы отстучало время. Все сужается и сужается круг оставшихся в живых участников и свидетелей бессмертных героических дел и подвигов нашего народа, его самых ярких и мужественны х сынов и дочерей.
К сожалению, тихо, незаметно стираются, сглаживаются и отдельные следы большой (общегосударственной) и малой (региональной) истории. Только по Херсону можно привести десятки примеров. Но это отдельный разговор.
И как важно и ответственно сегодня не потерять, сохранить глубокий смысл простых, но емких слов, долго живших и руководивших нами, нашими поступками и деяниями: «Никто не забыт. Ничто не забыто».
Было бы правильно, если ли бы это не ушло от нас, если бы их подхватило и сознательно понесло нынешнее поколение.
Август-сентябрь 2000 года