Чума в Херсоне
Первые признаки эпидемии чумы в Херсоне были обнаружены в конце мая 1783 года. В городе мгновенно разразилась паника. Более-менее богатые горожане, которые не были привязаны к государственной или воинской службам, бросились вон из Херсона (сказалась память о чуме в Белокаменной 1771 года). По дороге, что вела на Кременчуг (ныне улица 40 лет Октября), не пробиться. Брички, колымаги, возки, дормезы и прочий гужевой транспорт запрудили тракт, создавая пробки. Вокруг шум, дым от костров, гам, пылища. Херсон почти опустел: остались лишь простой люд, флотские, солдаты и каторжники.
По свидетельству офицера Ивана Полномочного, пережившего чуму в Херсоне и оставившего свои записки «Род и происхождение моё», в Херсонский порт «судов иностранных приходило разных много, по Днепру стояли». Далее он отмечает, что никаких «карантинов не было и пропущали суда просто», и «турецкие суда нам привезли зло и заразу». Не исключено, что это было сделано преднамеренно.
Только за июнь-июль 1783 года по ведомости «о числе умерших заразою» числится «служителей (военных) 385 человек». О смертности среди вольнонаемных рабочих и гражданского населения сведений нет, хотя количество умерших от чумы среди них значительно превышало число военных. Позднее было подсчитано, что в Херсоне чума унесла более 10 тысяч человеческих жизней.
Появление чумы в Херсоне вызвало беспокойство в далеком Петербурге. Взволнованная Екатерина II 13 июня 1783 года в своём письме князю Потемкину просит, требует, приказывает: «Дай мне знать о продолжении, или утешении, или пресечении язвы; сия меня страшит, опасаюсь всё, чтоб не прокралась паки внутрь России».
Сам светлейший к появлению чумы в Херсоне вначале отнесся довольно легкомысленно. Он считал, что изоляция больных и карантин для здоровых быстро локализуют эпидемию. Но когда осенью 1783 года умерших от морового поветрия херсонцев хоронили уже десятками в день, а работы в Адмиралтействе были прекращены, он всерьёз забеспокоился. В письме губернатору графу Дебельману от 18 ноября он пишет: «…Я уже писал в Медицинскую коллегию о скорой присыпке в Херсон медицинских чинов. По-крайнему, у Вас во оных недостаток».
Особенно высокая смертность от моровой язвы была в Адмиралтействе и Военном форштадте. Домишки, построенные на скорую руку из камыша и обмазанные глиной, поглощали сырость в промозглую осень и в начале херсонской зимы, а недостаток здоровой и дешевой провизии (с начала эпидемии ни один купец не вез продовольствие в Херсон) усиливал распространение эпидемии. Вскоре войска были выведены из города в лагеря, а в селе Давыдов Брод (Великоалександровский район) устроен карантин. Без отметки тамошнего врача в подорожной никто, невзирая начин или ранг, не мог выехать за пределы Херсона, а тем более сменить лошадей на станциях.
Зимой 1783 года эпидемия будто бы пошла на убыль. Но радоваться было рано. С весенней оттепелью 1784 года мор среди херсонцев стал ещё свирепее. Каждое утро оставшихся в живых будил погребальный звон колоколов Греческой церкви. А как только крепостная пушка возвещала полдень, похоронная команда начинала свой страшный ежедневный объезд Херсона. Впереди ехал верхом казак, на пике у которого трепыхался черный флажок -зловещий сигнал смерти. Следом за ним два битюга тянули огромную плоскую телегу, за которой шли три каторжника, одетые в длинные балахоны из грубой материи. На руках у них были смазанные дегтем кожаные рукавицы с раструбами, а из ноздрей похоронщиков торчали тряпицы, смоченные уксусом. Надев на головы мешки с прорезями для глаз, каторжники длинными остро заточенными крючьями поддевали под ребра покойника и бросали его в телегу. Когда она была загружена так, что трупы соскальзывали, падая наземь, процессия двигалась далеко за город, в степь, где зачумленных сжигали или закапывали в землю. Бывали дни, когда «телегу смерти» загружали дважды.
В конце апреля 1784 года Екатерина II уже не требовала и не приказывала Потемкину, а умоляла: «Пронесся слух по здешнему народу, будто язва в Херсоне по-прежнему свирепствует и будто пожрала большую часть адмиралтейских работников. Сделай милость, примись сильной рукой за истребление херсонской язвы». Князь Потемкин и без напоминаний императрицы был осведомлен о том, как беспощадно чума косит херсонцев. А смерть командующего Черноморским флотом и Херсонским адмиралтейством вице-адмирала Ф. А. Клокачева подтолкнула его к более решительным действиям. Светлейший в самых изысканно-вежливых формах взывает о помощи к известному врачу-эпидемиологу, имеющему опыт борьбы с чумой, доктору медицины Даниле Самойловичу Самойловичу (Сущинскому): «Известное искусство и прилежание в отправлении звания вашего побудили меня вам поручить главное, по должности медика, наблюдение всех тех способов, которых употребление есть нужно ко утушению и искоренению открывающихся иногда прилипчивых болезней. Херсон, потерпевший от заразы и по соседству с турками, близкий к сему нещастию, должен быть первейшим предметом попечения вашего…»
Из послужного списка доктора медицины, почетного члена двенадцати иностранных медицинских академий и обществ Данилы Самойловича Самойловича.
1765 г. — окончил школу при Петербургском Адмиралтейском госпитале а звании подлекарь.
1768 г. — очередное повышение (лекарь) и командировка в Копорский пехотный полк Дунайской армии. Непосредственное участие в русско-турецкой войне 1768-1774 гг.
1771 г. — отозван в Москву для борьбы с чумой. Из отзыва главного врача Московского генерального госпиталя Афанасия Шафранского: «Штаб-лекарь Самойлович по собственному желанию, будучи ещё и сам в слабом здоровьи, из усердия и ревности к отечеству принял на себя пользование язвенных и всю при том сопряженную опасность».
1780 г. — учеба и защита диссертации на звание доктора медицины при Лейденском (Нидерланды) университете.
1732 г. — в Страсбурге (Франция) издает научно и практически обоснованную работу о противочумных прививках.
1784 г. — согласно приказу князя Григория Потемкина направлен в Херсон для ликвидации эпидемии чумы. С заданием справился, о чем свидетельствует восхваляющая его усердие и знание дела статья во французском научно-популярном журнале «Journal Encyelopedigue». Представлен к ордену Св. Владимира четвертой степени. Ему присвоен ранг коллежского советника (приравнивается к званию полковника).
1787- 1797 гг. — возглавляет медицинскую службу в русско-турецкой войне. При Кинбурне и Очакове лично оказывает помощь раненому Александру Суворову.
1793 г. — главный врач карантинов юга России.
1800 г. — инспектор Черноморской врачебной управы.
К приезду Самойловича Херсон походил на громадный госпиталь, где только и видели мертвых и умирающих. Первое, что он отметил, — это подавленность и опущенные от безысходности руки херсонского медперсонала. Самойлович без всякого страха, на глазах врачей, лекарей, подлекарей вскрывал трупы умерших от чумы. Этим он хотел доказать медикам, что вскрывая бубоны (нарывы) чумных больных, хирург, сам того не подозревая, втирает в трещины своей кожи чумной яд и таким образом предохраняется от заразы. Это были первые шаги в учении о прививках. Врачуя и проводя санитарно-эпидемиологические мероприятия, Самойлович организует «Медицинское собрание». Среди его членов он объявляет конкурс на лучшую работу: «Показать, какие больше болезни и в которое время возрождаются а Херсоне и в целом онного округе, как от таких болезней людей предохранить». Самойлович не замыкался работой в госпитале.
Он выезжал на частные вызовы, а порой просто прогуливался по городу. Этим он показывал херсонцам, что чума «это только болезнь прилипчивая, но удобно обуздываемая и пресекаемая».
С удивлением профессионала Самойлович узнал о бойкой торговле в городе противочумным бальзамом «Четыре разбойника». Его, как врача, заинтересовал не только состав бальзама, но и название. Торговец лекарственным «пойлом» у Очаковских ворот поведал Самойловичу, что во время поветрия в Марселе четыре разбойника безбоязненно проникали в зачумленные дома и грабили их. Вскоре они были схвачены и преданы суду. Им было обещано прощение, если они откроют секрет того, что спасало их от заражения. «Если господин приобретет штоф (7,23л. -Прим.ред.) бальзама, я открою секрет его состава», — пообещал торговец. Улыбаясь в шарф, закрывающий рот и нос, Самойлович, не снимая перчаток, протянул ему монету. Как только бутылка перекочевала в карман врача, «аптекарь» скороговоркой выложил: уксус и камфара смешиваются с мелко изрубленными частями шалфея, мяты, руты, чеснока, корицы и гвоздики. «От чумы не спасет, а здоровью не повредит», — про себя подумал Самойлович. И тут он вспомнил об известном в Херсоне балтийском офицере Федоре Ушакове, в отряде которого потери личного состава от чумной заразы были значительно меньше, чем в других подразделениях. «Вряд ли капитан второго ранга поит своих матросов столь дорогостоящим бальзамом», — усмехнулся Самойлович, подходя к лагерю балтийцев. После знакомства с Ушаковым обрушил на него град вопросов, на которые получал лаконичные и дельные ответы. Один из них звучал так: «Вы моряк, а не лекарь. Как удалось вам уберечь служителей, да ещё корабль строить?»’На что Ушаков ответил: «Ещё царь Петр говаривал: «Не боящееся ни единого страху». А в народе говорят проще: не так уж страшен черт, как его малюют. У нас тут одна работа и забота: беречь себя. Не ленись мыться, не ленись чиститься. А самое главное — изоляция, никакого лишнего общения».
Особенно много вопросов у врача были связаны с судами и кораблями, среди экипажей которых были заболевшие чумой. Это была беседа двух государственных мужей, которые на свой страх и риск вступили в единоборство с невидимым моровым поветрием. Этот разговор впоследствии станет основой труда Данилы Самойловича «Способ самый удобный, как предъизбежать язвозачумляющихся на судне мореходном людей, экипаж судна составляющих, не предавая огню и самого судна». Книга была издана в 1803 году в Николаеве, в типографии Черноморского штурманского училища.
Благодаря совместным действиям врача и офицера чума стала отступать:. Карантин был сломан и сожжен. Моряки и солдаты вернулись в казармы. Постепенно открывались лавки и магазины. Все это означало, что жизнь возвращается в город.
Указом Екатерины II капитан 2 ранга Федор Ушаков был награжден орденом Св. Владимира четвертой степени. К этой награде представлялись лица, проявившие «особое усердие и способность сверх того, к чему их обязывает служебный долг, присяга и честь».
P. S. Во времена эпидемии чумы в Херсоне медицина ещё не знала о её возбудителе и его коварстве, с которым язва может возродиться даже через сто лет. Поэтому место захоронения зачумленных херсонцев не было закоординировано на картах и схемах. Позднее, по всем правилам санитарно-эпидемиологической службы, производить земляные работы на чумных кладбищах было запрещено навечно. Как вдруг в одном из майских номеров херсонской газеты «Родной край» за 1913 год промелькнуло сообщение: «Старинное кладбище между заводом Бобровничего и сельскохозяйственным училищем (ныне — школа-интернат № 2, ул. Полтавская, 89. -Прим, ред.), где теперь идут земляные работы для сооружения портовой ветки (участок железной дороги, соединивший морской порте вокзалом в обход города. — Прим. ред.) усердно посещается публикой, особенно в выходные дни. Беспорядок, в каком лежат скелеты, ясно показывает, что здесь они были зарыты от каких-то эпидемий (!!!). Находки идут по рукам: рабочие продают их посетителям. На днях, по слухам, был найден на покойнике золотой крестик, который куплен кем-то».