Когда в Херсоне жить было хорошо?
«Человек привыкает ко всему» – это не просто избитая фраза, вложенная Достоевским в уста несчастного, спившегося чиновника Мармеладова из романа «Преступление и наказание». Ведь мы давно уже свыклись с различного рода фальсификациями в нашей жизни, к примеру – история, выборы, продукты питания, бытовая техника…
Теперь мы вполне равнодушно воспринимаем информацию о том, что в Украине ежемесячно производится примерно 4 тысячи тонн фальсифицированного масла (это почти две трети от общего производства). Изготовляются тонны фальшивых лекарств, а половина продуктов питания не соответствует потребительским нормам. А ведь мы привыкли так жить!
Кроме того, во все времена в нашей стране остро стоял вопрос покупательной способности денежных средств. Например, херсонская газета «Родной край» писала в 1910 году: «Лет 20–30 назад жизнь в Херсоне была гораздо дешевле, теперь всё дорого.
— Возьмешь на базар рубль – так он весь незаметно разойдется, – жалуется хозяйка. – принесешь корзинку домой и смотреть нечего. Лет 20–30 назад продукты стоили в 3 раза дешевле: фунт мяса – 5-6 копеек, сала – 12 копеек, колбасы – 15 копеек, самого лучшего масла – 25 копеек. Сейчас в мясных лавках дают такое мясо, что впору собакам выбросить. Если даст кусок хорошего, то в довесок кость или никуда не годные отбросы. Дурят на вес. Настоящего коровьего масла не найти – всё фальсификация».
В сущности, и по прошествии целого века изменений в нашей жизни в лучшую сторону так и не произошло. Покупательная способность денег стала заметно хуже, несмотря на то, что правительство по привычке пытается убедить нас: зарплаты растут, и жить становится несомненно лучше. Если же попытаться проследить соотношения уровней зарплат и стоимости продуктов питания, скажем, за последние 200 лет, то счет будет явно не в нашу пользу.
За примером обратимся к классикам литературы. Хотя бы к Чехову, Вельтману, Гоголю и уже упоминаемому мной Достоевскому. В романе «Приключения, почерпнутые из моря житейского» Вельтман повествует: «Старик был отставной капитан, следовательно, старуха была отставная капитанша. Жили они со времен екатерининских пенсионом, состоявшим из двухсот рублей. В первые годы отставки старик и старуха считали себя обеспеченными навек.
— Слава богу, – говорила старуха в 1789 году, – двумястами рублей можно пожить в довольстве и роскоши: двадцать пять рубликов в год квартира, рублей по десяти в год нам на одежу, за пять рублей в месяц можно иметь сытный стол…
— Ну, положим нам обоим двадцать рублей на платье. Еще что?
— По пяти в месяц на стол.
— Шестьдесят. Всего сто пять рублей.
— Кухарке в год восемь рублей.
— Чаю и сахару в год много на пятнадцать рублей?
— Не много! Один Иван Тихонович выпьет рублей на пять, да и Матрена Карповна придет в гости!
— А сколько всего-то?
— Сто двадцать восемь, смотри-ка ты!
— А на говенье-то, священник с крестом придет – положил?
— Да ты, матушка, не сказала.
— О-ох, Иван Леонтьевич, ты словно не христианин. Клади смело десять рублев».
На двоих старичков всего-то и расходов 140 рублей в год, да остаток более четверти пенсиона на черный день.
Период, о котором со вздохом вспоминали херсонские торговки в 1910 году, описан Достоевским в романе «Преступление и наказание». Пульхерия Александровна, маман бывшего студента Родиона Раскольникова, имела скромный годовой пенсион в размере всего лишь 120 рублей. То есть 10 рублей в месяц, или 33 копейки в день. Ну а 30 копеек 1870-х годов – это почти четыре с половиной килограмма хлеба или два с половиной килограмма хорошего мяса. При всем при том Пульхерия Александровна считалась женщиной очень бедной.
Современный же пенсионер, имеющий пенсию в размере, скажем, 1200 гривен (или 40 гривен в день) находится в более худшем положении, нежели нищая вдова Раскольникова. А как же иначе, если нынешние цены на мясо начинаются от 30–40 гривен.
А вот сынок Пульхерии Александровны, бывший нищий студент Родион Романович мог позволить себе отужинать в «обществе», то есть в кабаке с рюмкой водки и куском пирога за те же 30 копеек. В пять раз больший доход, чем маман Раскольникова, имел вечный студент из повести Чехова «Три года». Папа-аптекарь ежемесячно выделял сыну на учение 40 рублей, да еще десятку тайно посылала маман. «Этих денег ему хватало на прожитие и на такую роскошь, как шинель с польским бобром, перчатки, духи и фотографии».
Акакий Акакиевич в гоголевской «Шинели» получал 400 рублей в год, то есть 33 рубля в месяц. При этом на обеды он тратил всего 12 рублей в год – это лишь 3% от его жалованья.
Теперь обратимся к другим источникам – херсонской прессе начала ХХ века. В 1910 году в газете «Родной край» опубликовали размеры окладов, определенных городской управой муниципальным служащим: санитарный врач получал 2500 рублей в год, врач на хуторах – 1500 рублей, городской садовник –1200 рублей, заведующий археологическим музеем –1200 рублей, заведующий электростанцией – 3000 рублей. Что ж, это были приличные по тем временам зарплаты. Гораздо меньше определили годовой доход херсонским сестрам милосердия – 600 рублей, младшим писцам – 420 рублей, лаборанту –100 рублей в год. Низкооплачиваемой была и работа местных полицейских-городовых: всего-то 180 рублей в год для старших и 150 – для младших. Правда, накануне первой русской революции 1905 года ее подняли до уровня зарплаты полицейских Николаева – 249 рублей и 216 рублей соответственно. Работающим арестантам платили так же, согласно принятой горуправой таксе, от 40 до 80 копеек в день.
Заработки рабочих различных отраслей довольно сильно разнились. Скажем, в Херсоне на четырех имевшихся конфетных фабриках работники (преимущественно женщины и подростки) получали 40 копеек в день. Столько же платили подсобным рабочим на чугунно-литейном заводе Вадона. Работник же высшей квалификации на вадоновских предприятиях мог заработать от 9 до 14 рублей 50 копеек в день. Средняя зарплата рабочих по Херсону равнялась 1 рублю 50 копейкам в день (около 550 рублей в год). В то время жалованье рабочего высшей квалификации порой составляло более 1800 рублей в год.
Так что все рассказы советского периода о нищете и полном бесправии рабочих в период самодержавия были всего лишь очередным передергиванием фактов. Те, кто умел и хотел работать, были вполне обеспечены.
Имея уже некоторое представление о прежних зарплатах и пенсионах, обратимся к потребительской корзине дореволюционного периода. Чтобы избежать необоснованного повышения стоимости продуктов питания, херсонский губернатор ежемесячно лично утверждал цены на основные продукты. Скажем, летом 1913 года губернаторская такса была таковой: хлеб ржаной – 2 копейки за фунт (454 грамма), ситный – 3 копейки, мясо 1-го сорта – 14 копеек, 2-го сорта – 11 копеек за фунт. То есть даже самые низкооплачиваемые рабочие на свою подённую зарплату могли приобрести 8 килограммов хлеба или полтора килограмма мяса. Квалифицированные же рабочие, занятые на строительстве военных кораблей в Херсоне и получавшие 14,5 рубля в день, могли купить 290 килограммов хлеба или 53 килограмма мяса! При существующих ныне ценах на мясо это же 2120 гривен! (Неквалифицированные и просто лодыри тоже хотели бы так! Они-то и явились той главной силой, на которую делали свою ставку противники самодержавия.)
Дореволюционные магазины и лавки ломились от избытка различных продуктов, вполне доступных разным слоям населения: «Обширнейший магазин И. Я. Майлера в Херсоне на Суворовской улице предлагает кроме колоссального выбора масленичных товаров, уже объявленного, только что полученные свежие устрицы, рябчики, навагу, копченые окорока, соленые фисташки, знаменитые сливочные помадки, конфеты «Софии», «Фанкони», «Пок» и другие гастрономические товары».
И все же нужно отметить, что с началом ХХ века цены на продукты питания медленно, но неумолимо поползли вверх. Если в середине ХIХ-го гоголевский Акакий Акакиевич столовался за 12 рублей в год, то в 1913 году только за обед из трех блюд «на масле из свежей провизии» за год следовало бы выложить уже 132 рубля. Причем и «масло», и «свежая провизия» вполне могли оказаться несъедобными.
Новый век принес с собой новые взгляды, упразднив прежнюю, устаревшую мораль. Наверное, потому вместе с обесцениванием денег в моду входил обмер, обвес, спекуляция и откровенный фальсификат. Всё чаще в местной прессе появлялись сообщения подобного характера: «Замечаемое ныне на наших базарах обилие апельсинов-«корольков» объясняется очень просто: это обыкновенные апельсины, иногда даже незрелые, под кожицу которых впрыскивается посредством шприца фуксин». «Вместе с жаркими днями в городе появились во всех частях его квасни, продающие под разными названиями, вкусами и цветами квас, зачастую оказывающийся вредным для здоровья напитком». «Санитарным надзором уничтожено 4 ведра молока, разбавленного водой».
1914-й, год начала первой мировой войны, стал также исходной точкой крупных перемен в стране, а разразившийся спустя несколько лет экономический и политический кризис явился началом всеобщей катастрофы.