Херсонъ: преступление и наказание
Пожалуй, нужно начать с того, что город Херсон изначально строили солдаты, каторжники и согнанные из дальних мест «свободные» мастеровые, а селились в новом городе беглые крепостные и те, кто находился не в ладах с законом. Словом, новый город был местечком совсем не безопасным
Херсонские нравы
Нет, конечно, были среди этой братии и вполне нормальные люди, те, кто искал для себя и своих детей лучшей доли и иной, свободной жизни.
А ещё характерной чертой того далёкого времени были толпы вербовщиков, которые вели активную работу среди незанятых девушек, мечтавших выйти замуж, но по разным причинам перешагнувших допустимый подходящий для этого возрастной ценз. Их соблазняли радужными перспективами обретения своей судьбы в новом Херсоне, где было много «завидных» женихов и совсем мало потенциальных невест.
Следствием соблазнительных речей хитрых вербовщиков были тянувшиеся по степным дорогам к Низовьям Днепра длинные запыленные обозы, нагружённые нехитрым скарбом соискательниц херсонских женихов. Конечно же, на месте в новом городе всё было совсем не так, как описывали это вербовщики. Женщин в Херсоне, действительно, не хватало, однако отыскать свою судьбу и здесь было совсем не просто.
Похоже, именно поэтому в списке прозвищ, которыми награждали друг друга в те времена жители различных губерний, за херсонцами укрепился эпитет «невенчаны». В то время как, скажем, черниговцев называли «лапотниками» по вполне естественным причинам – удобной для них и практичной обувью были лапти из лыка. Полтавчан, к примеру, дразнили «галушниками» из-за пристрастия их к простой, непритязательной пище – галушкам.
А вот харьковчан называли на первый взгляд не совсем понятно – «чемоданщики». Впрочем, и этому имелось своё объяснение, относящееся к периоду путешествия императрицы Екатерины II на наши «юга». Проезжавшую через Харьков длинную государственную кавалькаду карет умудрились обчистить нечестные харьковские людишки. Причём даже, несмотря на охрану, срезали багаж и у самой Екатерины Великой. Так что, исходя из этого, причины происхождения прозвища херсонцев «невенчаны» вполне понятны и без лишних разъяснений.
Возвращаясь к «разношерстности» населения, строившего и заполнявшего Херсон в первые десятилетия после его основания, нелишне будет отметить и смесь нравов, царивших здесь в тот период. Причём были они отнюдь не скромные и благочинные.
Самым, пожалуй, характерным образчиком царивших в новом городе нравов могут служить газетные упоминания о так называемом Покровском кабаке, находившемся у стен крепости на высоком берегу Днепра. Драки, поножовщина и даже убийства случались здесь практически каждый вечер. В городе поговаривали, что и сами владельцы кабака, парочка дюжих мужичков, были совсем не прочь укоротить жизнь подвыпившему клиенту, засветившему не слишком тощий кожаный кошель, благо следы преступления можно было скрыть в водах полноводного Днепра, протекавшего здесь же под обрывом.
Правда, и на этих злодеев однажды нашлась другая злодейская сила – кабатчиков ограбили и, судя по кровавым следам, убили, вот только трупов их полиция тогда таки не сыскала. Зато лет через девяносто, уже на исходе ХІХ века, грабарщики, копавшие глину в том месте, где когда-то стоял Покровский кабак, наткнулись на человеческие кости и откопали пару черепов. Среди останков и истлевшей от времени материи – всё, что осталось от одежды, – были найдены два нательных православных крестика, рассыпавшихся при малейшем прикосновении. Впрочем, чьи это были останки и как умерли эти люди, осталось неизвестным.
На заре своего становления молодой город был весьма недружелюбен для простых мирных обывателей, не говоря уж об опасностях в лице разбойных личностей и быстро расплодившихся бродячих собак, поджидавших запоздалых путников в кромешной темноте.
Деньги на смерть императора…
Вообще, и в более поздние времена, скажем, в средине XIX века, когда в укоренившемся на берегу Днепра городе функционировала уже отлаженная система охраны правопорядка и наказаний, пусть редко, но случались происшествия, становившиеся на долгое время предметом обсуждения газет и всех без исключения слоёв населения.
В первых числах июня 1879 года по городу быстрее молнии разнеслась весть об ограблении Херсонского казначейства. Причём по-дробности преступления и украденные суммы называли разные. Чуть позднее стало известно, что ограбление было спланировано и проведено посредством вырытого преступниками тоннеля из дома, находившегося на противоположной стороне улицы и соседствовавшего с домом вице-губернатора Константина Пащенко, брата будущего херсонского полицмейстера.
Всего пять дней понадобилось группе экспроприаторов-революционеров, чтобы прокопать узкий подземный лаз, ещё полтора дня ушло на разборку толстенной стены в подвальном хранилище казначейства. Добыча преступников составила баснословную по тем временам сумму – свыше полутора миллиона рублей. Это было одно из самых серьёзных ограблений в Херсоне, совершённых при самодержавной власти.
Конечно, все силы полиции были брошены на поимку преступников, и стоит отдать должное стражам правопорядка того времени – со своей задачей они справились. Уже в течение недели были выявлены и задержаны практически все участники ограбления, отыскана в различных тайниках на Чернобаевых хуторах и в Алешках большая часть денег. Недоставало лишь главного инициатора и руководителя экспроприаторов, революционера-террориста Фёдора Юрковского.
Успешно скрывавшийся от полиции около года Юрковский (который после известных событий получил в кругу революционеров кличку Сашка-инженер), совершенно случайно был задержан в имении одного из курских помещиков. В доме, куда он приехал, разразилась трагедия. Отец-помещик в порыве гнева застрелил своего сына-революционера, товарища Фёдора Юрковского. Полиция арестовала всех участников драмы. Юрковский, не успевший скрыться, задержанный с поддельным паспортом на имя дворянина Головлёва, отпираться не стал и признался, что он и есть тот самый экспроприатор, которого так долго и безуспешно разыскивает полиция всей империи.
Осенью 1880 года состоялся процесс по делу Херсонского казначейства. Первоначальный смертный приговор Юрковскому был заменён двадцатью годами сибирской каторги. Холодным снежным декабрём того же года Сашку-инженера с группой других каторжан этапировали на полярный Урал, в Карийские рудники.
Спустя два года этот опасный политический преступник совершил побег, однако был задержан разъездом казаков на границе с Китаем. Его отправили в Петербург и заключили в Трубецкой бастион Петропавловской крепости, а в 1884 году перевели в Шлиссельбург… Через двенадцать лет, в 1896-м, после тяжёлой и продолжительной болезни Юрковский скончался в мрачной и сырой камере-одиночке.
Стоит отметить, что не найденные полицией 17 тысяч рублей из украденной группой Юрковского суммы революционеры-народники использовали на подготовку террористического акта против императора Александра ІІ.
13 марта 1881 года, когда «инженер Сашка» находился уже на Каре, в Зимнем дворце народоволец Игнатий Гриневицкий бросил под ноги царю-освободителю бомбу… Некоторые исторические материалы свидетельствуют о том, что, по иронии судьбы, покушение состоялось в тот самый день, когда император, наконец, одобрил и решился дать ход проекту министра Михаила Лорис-Меликова, благодаря которому самодержавная власть в стране могла бы стать конституционной. Смерть Александра ІІ явилась препятствием в осуществлении целого ряда революционных реформ, задуманных императором.
«Робин Гуд» из Херсонской губернии
Немало хлопот херсонским стражам порядка доставил и неуловимый атаман шайки вольных разбойников Андрей Сметана, действовавший на территории огромной Херсонской губернии в начале ХХ века.
Сметана не только грабил сельских помещиков, но и совершал разбойничьи набеги на небольшие городки, обстреливая шквальным огнём полицейские участки и квартиры сторожей. Был случай, бандиты остановили и разграбили хорошо охраняемый поезд с военным имуществом!
Ещё одним крупным делом Сметаны, которое попало на страницы газет империи, было ограбление на крупную сумму Бобринецкой почты. Полиция и поднятые по тревоге войска пытались взять разбойников в кольцо, однако отчаянно отстреливавшейся шайке удалось скрыться. Меры, предпринятые полицией, должного эффекта не имели ещё и по той причине, что простой люд окружил атамана ореолом борца с несправедливостью и оказывал ему
в сложной ситуации посильную помощь, к тому же разбойнику отчаянно везло.
Однажды Сметану даже схватили, но во время следования в полицейское управление атаман ухитрился выскочить из окна мчавшегося поезда и вновь вернуться к уже оплакивавшей его шайке. В 1903 году в Херсон прибыл сыщик Георгий Бузе, который тщательно спланировал и подготовил операцию по задержанию атамана «на живца». «Приманкой» сделали супругу Сметаны, содержавшуюся в Херсонской тюрьме. Действуя по плану Бузе, полицейские распустили слух о том, что жену атамана вместе с другими женщинами-заключёнными якобы переводят в Николаевский острог.
Расчёт оказался верным. В день прибытия в Николаев парохода с арестантами из Херсона на пристани, наводнённой тайными филёрами (сыщиками), появилась подозрительная пролётка. Сидевшего в ней представительного вида человека опознали как разыскиваемого Сметану. Заранее подготовленное задержание атамана произошло без эксцессов. В тот же день закованного преступника под усиленной охраной и со всеми мерами предосторожности доставили в тюрьму Херсона. Потом было длительное следствие, которое так и не смогло установить место хранения разбойничьей казны. В 1904 году в Херсоне состоялся суд, вынесший преступнику приговор, – 11 лет сахалинской каторги. Однако это был период начала Русско-японской войны, когда ссылка на остров Сахалин была временно приостановлена. Приговоренные преступники отбывали свои сроки по месту заключения, а посему Сметана остался в Херсоне, в тюрьме, которая после реорганизации по случаю войны стала называться временной каторжной.
По некоторым сведениям, атаман несколько раз пытался бежать, однако неудачно, и умер в тюрьме незадолго до начала Первой мировой войны.
Мелкие кражи и бытовые преступления
Стоит отметить, что период со средины и до конца ХІХ века был относительно спокойным в плане роста преступлений, почти полвека полиции удавалось держать преступность в жёстких рамках закона, и такие серьёзные преступления, как ограбление Херсонского казначейства и бесчинства крупных бандитских шаек, до начала ХХ века случались крайне редко. Чаще всего здесь происходили мелкие кражи частного имущества, пьяные мордобития и преступления бытового характера, раскрываемые полицией тут же «по горячим следам».
Все случавшиеся за сутки преступления и различные нарушения тут же фиксировали вездесущие газетчики, и в очередном номере газеты в разделе «Происшествия» можно было прочитать, скажем, следующее: «В ночь под 17 сентября постовым городовым был задержан неизвестный субъект, снимавший сапоги у пьяного, лежавшего под забором по Волохинской улице, невдалеке от казённой винной лавки…»
«Привлекаются к ответственности за нарушение тишины турецко-подданный Эмин Кося Оглы и мещанка Матрёна Скляр».
«За быструю езду по улице привлечён извозчик тяжёлой биржи Кузьма Павленко».
«Привлечены к ответственности Иван и Марья Голенковы за появление на улице в пьяном виде».
«Чинами сыскного отделения были задержаны подкидчицы, подкинувшие на городское кладбище новорождённого ребёнка, которого взяли у неизвестной девушки в м. Кривой Рог. У них же найден ещё один новорождённый ребёнок, которого они подбросить не успели. Подкидчицы сознались, что они специально занимались подбрасыванием детей, получая за это деньги. За последнего подкидыша они получили 15 рублей».
«Одним из чиновников губернского правления получено письмо с 50 рублями вознаграждения за ускорение назначения просителя помощником пристава в провинцию, причём обещалось через месяц внести ещё 50 рублей. В результате 50 рублей, присланных просителем, препровождены по принадлежности, согласно 378-й статье Уложения о наказании, а приславший их привлечён к ответственности по статье 382 уложения о наказании».
«Ввиду участившихся случаев срывания публикой указательных дощечек о местах нахождения пожарных кранов полицмейстер вменил приставам в обязанность виновных в этом привлекать к ответственности по ст. 33 Устава о наказаниях».
Чтобы уяснить степень строгости наказаний, следует обратиться к упоминавшемуся уже выше уставу, действовавшему на территории всей империи. В 1857 году из печати вышло первое издание «Судебного устава о наказаниях налагаемых мировыми судьями», а спустя семь лет, в 1864-м, переработанное и дополненное второе издание, к которому мы и обратимся. Так, статья 33 гласила: «За порчу или истребление выставленных, по распоряжению законных властей, гербов, надписей или объявлений, а равно за искажение публичных памятников виновные, если они не имели намерения оказать неуважение властям, подвергаются: аресту не свыше одного месяца или денежному взысканию не свыше ста рублей».
Так что «любителей срывания указательных табличек» ожидала довольно строгая кара, ведь 100 рублей царского периода были весьма весомыми деньгами.
А если ещё учесть, что согласно «Перечню размеров окладов, определённых Херсонской управой на 1910 год», чистое, без различных дополнительных выплат (как то квартирные, отопительные, за выслугу лет и т. д.) годовое жалование городского лаборанта не превышало ста рублей, становится ясно, что глупый поступок – срывание пожарных указателей – мог обойтись малоимущему «преступнику» слишком уж дорого.
Задержанные же полицией в пьяном виде Иван и Марья Голенковы, если это случилось в первый раз, могли отделаться тремя днями тюрьмы или штрафом в 10 рублей каждый. Ну а если их задержали уже в третий, то две недели ареста или денежное взыскание до 50 рублей им было обеспечено.
Вообще за пятьдесят царских рублей по тем временам можно было приобрести хорошую рабочую крестьянскую лошадёнку, так что пьяный кураж на улице серьёзно бил по карману.
Тот же тип, что снимал ночью сапоги с пьяного, но был остановлен полицейским, согласно «Уставу о наказаниях» , за неудачную попытку мог отделаться половиной срока, то есть получить от полутора до трёх месяцев тюрьмы, без замены денежным эквивалентом.
Ну а нарушители тишины турецко-подданный Эмин Кося Оглы и мещанка Матрёна Скляр могли загреметь в кутузку на срок до семи дней или облегчить свои карманы на сумму до 25 рублей.
Кроме пунктов, перечисленных в Уставе для мировых судей, исключительным правом наказания виновных пользовался и губернатор.
В херсонских газетах начала ХХ века можно прочесть: «Постановлением Херсонского губернатора восемь забалковских парней, принявших участие в уличном маскараде, подвергнуты трёхмесячному тюремному заключению каждый за приставание к прохожим с требованием денег на водку».
Как видим, губернатор был весьма строг к нарушителям порядка на улицах вверенного ему города, ведь согласно «Уставу о наказаниях» за подобное непотребство виновные могли сесть в кутузку максимум на полтора месяца.
Житьё же в вечно переполненной тюрьме было совсем не сахар, ведь согласно утверждённой табели, суточное назначение на одного арестанта составляло всего 7 копеек. 3 копейки стоил фунт (453 г) ржаного хлеба самого низшего качества, оставшиеся четыре шли на крупу и картофель для приготовления жидкой каши или пустой баланды. Даже кипятком арестантов особо не баловали. Так что сильно не пожируешь. Да и работать приходилось «за двоих» в тюремных мастерских либо под конвоем у частных лиц, и всё это – за копейки, которые, впрочем, можно было потратить на питание в тюремной лавке.
А ещё в местах заключения действовала целая система штрафов и наказаний, вплоть до физических. Правда, в январе 1912 года вышло предписание министра юстиции империи: «Применять в тюрьмах телесное наказание, считаясь с психическим состоянием арестантов и их интеллигентностью…».
С этого времени интеллигенцию, попавшую в заключение, уже не пороли…
Новый век: разгул преступности
Судя по газетному разделу «Происшествия», короткая относительно спокойная жизнь херсонских обывателей закончилась с началом нового, ХХ века.
Преступления становятся всё кровавей и бессмысленней, всё чаще на страницах газет мелькают сообщения об эксах, совершённых революционерами-экспроприаторами, хотя часто под видом революционеров действовали самые обыкновенные местные бандиты. Городские обыватели уже не могли чувствовать себя в безопасности в своих жилищах – даже за «семью» запорами.
Полиция всё чаще констатирует факт небывалого роста оставленных на улице на произвол судьбы новорождённых младенцев. «Несчастные младенцы, бросаемые под заборами на улицах, иной раз оказываются растерзанными свиньями и собаками…» – говорилось в рапорте полицмейстера Шишкина губернатору.
В преддверии Русско-японской войны и революционного 1905 года в городе всё чаще раздаются выстрелы, а доморощенные террористы швыряют самодельные бомбы, причём не только в представителей власти и полицейских, но и в нежелающих поделиться своими деньгами «на революцию».
Бесчинства в городе продолжаются и после подавления аграрных беспорядков, даже несмотря на то, что Херсон был объявлен «на положении чрезвычайной охраны», и город патрулировали конные полицейские патрули.
Газеты сообщали: «Неизвестным злоумышленником было совершено нападение на часового Б. Цаплю, стоявшего на посту возле казённого здания 212-го Бахчисарайского полка. Подойдя к Цапле, неизвестный произвёл в него выстрел, после чего побежал по направлению к Военному форштадту…»
«Прошлой ночью во дворе дома Н. Примакова, по Нижней улице, полицией найдены зарытыми в земле четыре медные фитильные бомбы…»
«В ночь на 30 октября в совершавшего обход пристава Первой части Черкасова возле городского театра неизвестно кем был произведён выстрел из револьвера…».
«В прошлую ночь в разных частях города были задержаны 25 человек, подозреваемых в разных кражах, в том числе и в краже у городского головы».
«20-го января около 9 часов вечера в квартиру Зельвина, проживающего по Мясницкой ул. в собственном доме, вошли девять вооружённых револьверами, некоторые из грабителей были в масках…»
«Около 8 ч. утра в проезжавшего в пароконной бричке начальника тюрьмы Чинёного-Пронцуза, на углу 1-й Форштадтской и Почтовой улиц, против дома Бапкина, двумя поджидавшими его молодыми людьми брошена бомба…» По счастливой случайности в этот раз начальник тюрьмы отделался лишь лёгкой контузией и незначительными царапинами. Одного из бомбистов пытались задержать случайные прохожие. Поняв, что уйти не удастся, мальчишка-террорист выстрелил себе в сердце. Другой бомбист был задержан уже на Военном форштадте, но успел напоследок застрелить полицейского и извозчика, отца четырёх малолетних детей. Суд приговорил террориста-убийцу к смертной казни.
Спустя несколько дней на Стрельбищном поле (ныне территория Днепровского рынка) приговор был приведён в исполнение. Вместе с бомбистом по приговору суда были казнены ещё несколько человек, отличившихся в убийствах и грабежах в период так называемых аграрных беспорядков 1905 года.
«Вечером 17 января в херсонской политической тюрьме взбунтовались заключённые. Помощник начальника тюрьмы г. Настич начал успокаивать заключённых, но был окружён последними со всех сторон. Находясь в безвыходном положении и видя угрожающую ему опасность, произвёл два выстрела, одним из которых одного заключённого убил наповал, а другого легко ранил».
Впрочем, иногда случалось и наоборот. Так, однажды заключённые губернской тюрьмы Евлагин и Крыжановский, усыпив бдительность надзирателя Удода, задушили его и, завладев револьвером, попытались пробиться к воротам. Однако их попытки пресекла внутренняя охрана тюрьмы. Арестантов схватили.
А потом были суд и показательная казнь убийц, приговорённых к смерти. Экзекуция проходила во дворе Елисаветградской политической тюрьмы, располагавшейся в районе нынешних улиц Петра Калнышевского и Лютеранской, в советское время носивших название Чекистов и Кирова.
На следующий день городская газета «Югъ» сообщала: «Вчера ровно в 7 часов утра приговорённые были выведены во двор тюрьмы и у эшафота, окружённого каре солдат, выслушали конфирмацию, прочитанную секретарем суда, и отходную молитву, произнесённую священником. После этого взошли на эшафот. Сначала Евлагин, за ним – Крыжановский…. В 8 часов казнь была окончена, и трупы казнённых по освидетельствованию их врачами Рождественским и Слесаревским были уложены в чёрные гробы и похоронены за кладбищенской стеной. При совершении казни находились также до 70 арестантов из губернской тюрьмы и исправительного арестантского отделения».
Очередным потрясением стала начавшаяся спустя несколько лет Первая мировая война, нарушившая и без того шаткое социальное положение в стране. Всё разраставшиеся проблемы стали благодатной почвой для подготовки будущего государственного переворота в 1917 году, чем и не преминули воспользоваться революционно настроенные силы.