Детство и юность
Родилась я в России, в городе Самаре, в ноябре 1925 года и прожила там всего 1 год и 2 месяца. Родители были очень молодые, 19-20 лет. В то бурлящее послереволюционное время они уже жили каждый отдельно от своих родителей, работали в молодежных организациях (губернских). Встретились в детских лагерях под Самарой вожатыми. Поженились. Через год родилась я, а когда мне исполнилось 1 год и 2 месяца, мама умерла (как я теперь понимаю, от острой почечной недостаточности). Говорят, отец очень страдал, несколько дней даже ночевал на кладбище, но… через несколько месяцев женился. Взяли няню, скоро ее пришлось менять. Меня навещала бабушка (по линии матери). И вот в один из приездов она увидела такую картину — нянька во дворе с кавалером, а я дома на полу, полураздетая, худая, в фурункулах.
Надо было знать бабушку, ее взрывной характер. Сдернув с головы большой платок, завернула в него меня, спрятала весь этот комок в свою поддевку (женская крестьянская шуба) и привезла к себе домой в деревню. Говорят, отец приезжал, ссорились, но бабушка с дедушкой не отдали меня. Говорят, выходили меня на русской печке, поили теплым домашним молоком, лечили отварами трав. Выходили.
А привезла меня бабушка в село Губашево Чапаевского района Самарской губернии. В 40 км от Самары есть город Чапаевск (в этих местах воевал Чапаев, стояли его войска в селе — бабушка о них рассказывала). В те времена Губашево еще было живописным селом. У каждого дома палисадник — сирень, крыжовник, ежевика, яблоки. Полноводная речка с заливными лугами, на лугах — луговые цветы, щавель, лук. По берегам речки кустарники -малина, ежевика. Очень много зелени. Недалеко от Губашева был большой сад плодовый, поливной, в каждом уголке сада журчала вода, был огорожен. Остался от какого-то помещика. За садом еще ухаживали.
Е.Д. Подольский с тетей Р.М. Плоткиной, Херсон, 1930-е годы
Жила я в Губашеве с дедушкой и бабушкой до 12-ти лет. Закончила начальную четырехклассную школу. Дедушка был каменщиком дорожных работ — мостили дороги (в селе была промышленная артель). Был очень веселым, открытым, щедрым человеком. Бабушка — суровая женщина, неграмотная, очень строгая. В молодости оба были красивыми. Бабушка и дедушка были мордва-эрзя. И все село было мордовское. Дедушка умер, когда мне было 9 лет. Трудно нам приходилось с бабушкой. Помогали два дяди и тетя. С 12-ти лет у меня уже началась кочевая жизнь — у тети в Чапаевске, у дяди в Москве (1 год), после окончания школы — институт, замужество, Дальний Восток.
Почему я рассказываю о своем раннем детстве так подробно? Потому что оттуда у меня первые воспоминания о медицине 20-30-х годов. Я помню своего первого врача с 3-4 лет. Это был сельский врач Петрянькин, крупный, седой, в очках, приятный.
За селом на пригорке амбулатория — каменное, приличное здание, перед входом несколько ступенек, внутри светло, чисто, в приемной светлые скамейки, где ждали больные. Но чаще я виделась с врачом дома, когда он приезжал по вызову. Всегда приезжал на лошади, в бричке. Никогда пешком. Кроме псевдофурункулеза, у меня еще был рахит, туберкулезный бронхоаденит, тяжелая трехдневная малярия. Так что встречались мы часто. Всегда в белом халате, нетороплив, внимателен. Очень долго беседовал с бабушкой, убеждал. Чем он тогда мог лечить — питание, рыбий жир, свежий воздух; малярию -хинин. Каким же надо было обладать авторитетом, умением, чтобы моя упрямая, неграмотная бабушка выполняла все его рекомендации: «Целый день на воздухе и в трусах!» И вот в селе меня, девочку, выпускали на улицу в трусах. Из-за этого я, видимо, больше общалась до семи лет с мальчиками. А сколько я выпила рыбьего жира! В селе и тогда уже были детские садики, особенно летом.
Там уже все были в трусиках (помните — 30-е годы, мордовское село).
Помню эту очередь к медсестре. Она за столом, перед ней бутылка с рыбьим жиром, рядом деревянный поднос с кусочками черного посоленного хлеба. Мы все со своими ложками подходим к медсестре, она наливает каждому в ложку рыбий жир, берешь кусочек хлеба, выпиваешь, заедаешь. Все выпили, отказов не было. И все сестра видела. Казалось бы, простая процедура. Но так медики учили гигиене. Индивидуальная ложка, ребенок выпил, сестра видела.
И сколько было таких мелочей в работе медика.
Помощником врача была медсестра (как бы теперь назвали, участковая, патронажная). Невысокая, полная блондинка, в руках у нее чемоданчик, довольно вместительный. Так как в селе в те времена была эпидемия малярии, то она проводила лечение и профилактику больных. В чемоданчике у нее все было для осмотра, и коробочки с таблетками хинина — маленькие зеленые таблеточки. Все село она обходила утром и вечером и давала хинин только в рот. Если нет больного, не оставит таблетку: «Приду потом», — и приходила, и поила. При своем подворном обходе медсестра обращала внимание и на санитарное состояние дома, двора. Долго беседовала с хозяйкой, были такие дома, что она просила поговорить врача.
Когда я подросла и стала школьницей, появилась новая беда — обмороки. Падала во время стояния на линейке в школе, падала в бане (бани тогда были у каждого во дворе, топились по-«черному», всегда было очень жарко) и падала в церкви на Пасху во время службы и стояния со свечкой в руках. Вынесут на воздух, полежишь, придешь в себя и вновь заходишь в церковь, вновь зажигаешь свечку, и до следующего обморока.
Были у нас с бабушкой и религиозные споры. У меня, как у ребенка, была своя логика: «Если Бог на роду написал мне всю схему моей жизни и я так и поступаю, значит, он так мне велел действовать. За что же он меня наказывает?»
Закончив 4 класса начальной школы в Губашево, я поступила в 5 класс 1-й средней школы г. Чапаевска. К тому времени село заметно изменилось. Большинство взрослого, особенно мужского населения и молодежь работало на заводах и разных предприятиях г. Чапаевска. Химический завод делал свое дело. Стали гибнуть деревья, травы, исчезли сады, речка Чапаевка превратилась в желтое болото, и стала называться «моча», и после войны Чапаевск разрастался и не стало села Губашева, оно стало пригородом Чапаевска.
После окончания начальной школы надо было переходить в Чапаевскую среднюю школу — это 7 км от села. В Чапаевске жила тетя Шура и мне пришлось переехать к ней. Бабушка осталась в селе. Тетя с мужем жили в частном домике. Детей у них не было. Из рассказов знаю, что тетя много раз просила мужа удочерить меня, муж не соглашался. 5-7-й классы училась в средней школе № 1. После окончания 7 класса мы с бабушкой поехали в Москву к ее сыновьям. Оба сына были военные, жили в одном доме, оба были женаты на студентках института иностранных языков. Меня решили оставить учиться в Москве, в перспективе — поступление в институт.
И вот 8-й класс (1940-1941 гг.) я училась в московской школе. Было трудно, но и интересно. Остались очень хорошие воспоминания о школе, о преподавателях, особенно литературы, географии, химии. Учительница литературы давала очень много дополнительных сведений. В то время в литературных кругах шла дискуссия об авторстве Шекспира. И обо всех научных публикациях этих дискуссий нам подробно рассказывалось. С тех пор и по сегодняшний день эти споры продолжаются и я слежу за этим, продолжая любить Шекспира.
Учитель географии требовала от нас по ходу тем искать дополнительные материалы и все записывать в специальную тетрадь. Мы рисовали карты, схемы, приклеивали в тетрадь рисунки, фото городов, заводов, строек века. В классе возникло соревнование между учениками — у кого лучше тетрадь.
А на уроках химии во время практических занятий мы делали всевозможные опыты. Помню один — в раствор вливали купор и на глазах возникал волшебный зеленый сад.
При изучении Грибоедова учительница повела нас в театр на «Горе от ума». На занавесе театра — четверостишие:
«Судьба проказница, шалунья
Определила так сама:
Всем глупым счастье от безумья,
Всем умным — горе от ума…»
Это слова Грибоедова, написаны при подготовке пьесы. Училась я неплохо, даже по немецкому языку было 4, хотя до этого в 5-7 классах учила английский язык.
И вот в 1941 году после сдачи экзаменов мы с бабушкой на лето поехали к тете в Чапаевск с тем, чтобы к 1 сентября вернуться для продолжения учебы. А 22 июня 1941 года началась война. Дяди — один ушел на фронт, второй — в эвакуацию (к этому времени он болел туберкулезом). И нам с бабушкой пришлось остаться с тетей в Чапаевске. Мужа ее взяли в армию, тете пришлось идти работать. Она была большая рукодельница — шила, вышивала, пошла работать в пошивочную мастерскую, где шили телогрейки для фронта. Тетя заболела туберкулезом, болела долго, тяжело и умерла в 1951 году.
В сентябре 1941 года я вернулась в 9-й класс своей средней школы № 1. Обстановка в школе стала другой. В школу поступило много эвакуированных детей — из Москвы, Ленинграда, из Украины. Они очень отличались от нас своей раскованностью, общительностью, начитанностью.
Титульный лист и фрагмент записи из записной книжки Е.Д. Подольского, Губашево,
1941-1942 гг.
В школе были учком, пионерская и комсомольская организации, кипела общественная жизнь. Я была членом учкома, в учебном секторе. В учкоме я познакомилась с эвакуированным из Херсона мальчиком-десятиклассником. Он был очень активный, веселый, с большим чувством юмора. По рассказам его одноклассников, он хорошо учился, прекрасно отвечал на уроках. Одним словом, очень умный мальчик. Работая вместе в учкоме, мы подружились. Этот мальчик — Подольский Евсей. Домашние называли его Шика. А на фронте товарищи называли его Алексей — Леша или Евгений — Женя. Как Евсея в армии его не знали.
Не обошлось в школе и без интриг, сплетен, ревности девочек из 10 класса. Почему он проводит все время в 9-м классе или в учкоме? Подружившись, полюбив, мы стали встречаться и вне школы. Я познакомила его с тетей, с бабушкой. С тетей они подружились. И вот 17 февраля 1942 года, возвращаясь домой, мы остановились возле моего дома и признались друг другу в любви. И обещали, что это — на всю жизнь. И мы это чувство пронесли через всю свою жизнь. Ежегодно отмечали его, как самый важный день в нашей жизни. Часто даже в пожилом возрасте я получала в этот день цветы и стихи.
Закончив школу в 1942 году, год после этого он работал в газете «Чапаевский рабочий», в 1943 году его взяли в армию, 6 месяцев учеба на курсах радистов, а потом фронт — минометно-артиллерийский корпус особого назначения, который был при Ставке главнокомандующего (3-й гвардейский Сталинградский механизированный корпус под командованием генерала Обухова Виктора Тимофеевича). В корпусе была своя танковая бригада, своя артиллерия, минометы.
После Сталинграда — Курская дуга, форсирование Днепра, Белоруссия и Прибалтика. В Прибалтике добивали «котлы», вышли к Рижскому заливу, налили в три бутылки воды из залива, запечатали, и срочно самолетом отправили в Москву, в Ставку Верховного главнокомандующего.
После войны и демобилизации в 1950 году Евсей Давидович начал искать своих фронтовых друзей. Он свято чтил фронтовое братство. На встрече фронтовиков он был в Москве, Волгограде, в Золотоноше, в Белоруссии.
В Москве в школе был штаб ветеранского корпуса. В Волгограде на отчисления из фронтовых выплат солдат и офицеров была построена школа. Фронтовики дружили с этой школой, у каждого был подшефный класс, встречались, рассказывали.
В Золотоноше Евсей Давидович был несколько раз, подружился со школьниками, переписывался со многими. Посвятил стихи Золотоноше, которые были напечатаны в местной газете. В его архиве есть картотека переписки с ветеранами — 30 адресатов.
Евсей Давидович по складу своего характера, по сути своей был творческой личностью, со школьного возраста вел дневник, который взял с собой в эвакуацию. Очень много читал. Этому помогали условия жизни и воспитания в семье. Он был поздним ребенком, часто болел и мать не разрешала ему надолго уходить из дома. Не пускали его и на реку с ребятами. Поэтому основной вид занятий, увлечений — книги. Своя библиотека, библиотека Дома учителя, радио, газеты. Он переписывался с редакцией газеты «Пионерская правда», посылал свои стихи. Сохранились его школьные сочинения. В кружке по литературе любил делать доклады. Учительница литературы предложила ему выступить со своим докладом (о Сервантесе) перед первокурсниками пединститута.
Любимыми учителями его были классная руководительница Мария Васильевна Иванова и математик Яков Николаевич Иванов. В детстве у него было две мечты: одна — стать артиллеристом (под влиянием Якова Николаевича) — любовь к точным наукам и вторая — сделаться журналистом.
Почитание этих учителей он сохранил до конца своей жизни. Мария Васильевна подарила ему портрет Сталина на Новый год. Он взял этот подарок с собой на фронт, пронес его через огонь и воду, вернулся с ним домой, хранил всю жизнь в своем архиве. И, хотя у нас давно изменилось отношение к Сталину, подарок хранится, потому что подарен он ему, школьнику, любимым учителем.
Из дневника Евсея Давидовича Подольского о педагогах Херсонской школы №17:
«Литературным кружком ведала Наталья Ивановна Казарина — учитель русского языка и литературы. Она развила в нас речь и грамотность. Была участником гражданской войны. Внешне строгая, временами казалась даже грубой, но добрая. Выражала все, о чем думала, открыто. Знала хорошо литературу, много читала. Часто делала диктанты и всевозможные сочинения. Основным методом работы литературного кружка у Натальи Ивановны были доклады на самые разнообразные темы, не входящие в учебную программу, это: «Помяловский и Федотов», «Сервантес и Гойя», «Низами», «Писарев», «Мицкевич», «Романтизм». Заседания кружка были очень интересными.
Мои самые уважаемые и любимые учителя, воспитавшие меня, давшие мне основу жизни, люди, у которых я учился, на которых я молился, с которыми тяжело было расстаться во время войны, люди, которым в сущности нужно посвятить книгу, это — Мария Васильевна Иванова и Яков Николаевич Иванов.
Мария Васильевна была у нас классным руководителем с 5 класса, преподавала географию. А для того, чтобы преподавать у нас в 10 классе, она стала учителем геологии. Много сил положила она на наш класс. Ежедневно на каждом своем уроке она говорила со всеми учениками, если нужно, то отдельно; она была подлинным нашим воспитателем. Дорогая, милая Мария Васильевна, со слезами вспоминаю теперь о Вас, с грустью гляжу на фотографию Сталина (почтовая открытка), которую Вы мне подарили на Новый 1941 год с надписью. Это все, что сохранилось у меня от Вас и Якова Николаевича.
Яков Николаевич преподавал у нас математику. Сам — командир-артиллерист, он превосходно преподавал. Он напирал на задачи, он довел все формулы ближе к нашему сознанию. Он руководил кружком топографов. Всегда аккуратный, подтянутый, он был для нас примером.
Началась война. Яков Николаевич был мобилизован и с 136 армейским пехотным полком в качестве лейтенанта, ст. адъютанта и начальника штаба артдивизиона отправлен на фронт. Это было в июле 1941 года. Судьба этих людей в годы войны, как и у всего народа, складывалась трудно: у Марии Васильевны — в эвакуации с двумя маленькими детьми, у Якова Николаевича — на фронтах войны, но они остались живы, вернулись в Херсон, где мы и встретились, продолжая дружески общаться.
Так почтовая открытка с фотографией Сталина хранится до сих пор в нашем семейном архиве, как дань памяти, глубокого уважения и любви юноши-ученика к своим педагогам. Открытка эта очень старая, ей 65 лет, пополам порвана, склеена и хранится».