Адмирала Ушакова ваяли с актера

Written by adminkordi. Posted in Коршун Владимир

Это было недавно. Это было давно… (Оглавление)

В одном из октябрьских номеров газеты «Площадь Свободы» была опубликована моя статья «Однажды в Херсон пожаловал «Цъсаревичъ». Речь шла о киногруппе режиссера Станислава Говорухина, запятой в съемках кинофильма «День ангела». Я получил несколько положительных отзывов и звонков, а вместе с ними и упреков за то, что ничего не рассказал об упомянутом в статье талантливом и очень популярная в послевоенные годы киноартисте Переверзеве. С такими замечаниями нельзя не согласиться. Этот неординарный, широко известный киноактер заслуживает особого рассказа.

 

Случаи дважды сводили меня с Иваном Федоровичем Переверзевым, замечательным артистом советского кино. Широкую известность и огромную популярность у народа принесли ему уже первые кинофильмы, где он снялся в главных ролях: Гриши в фильме «Моя любовь», Никулина в ленте «Иван Никулин-русский матрос», Ушакова в фильмах «Адмирал Ушаков» и «Корабли штурмуют бастионы», Крутикова в «Первой перчатке».

Роль боксера Крутикова — парня из глухой таежной глубинки, попавшего в Москву и случайно ставшего боксером, отправившего в нокаут нескольких королей московского ринга и ставшего чемпионом столицы — настолько увлекла, заразила нас, мальчишек послевоенных лет, что боксирование (голыми руками, в лучшем случае — вместо боксерских перчаток обматывали руки тряпками) на переменах в школах, после занятий на улицах, во дворах и в подъездах — приняло прямо-таки угрожающий характер. Как следствие этих стихийных поединков — множественные синяки, кровоподтеки. ссадины, разбухшие носы. Эти «награды» на лицах и руках мы носили, как воины свои медали и ордена.

В послевоенные годы, когда в стране властвовал истинный бум, даже культ кино, стены кинотеатров, клубов, летних киноплощадок в буквальном смысле «трещали» от перенаполнения кинозрителями. И повсюду — где за пятикопеечный билетик, а где задаром проникати вездесущие группы мальчишек. Часто бываю, что они проникати в кинотеатры через забор или по веткам деревьев, через чердаки или просто под локтем зазевавшегося стража у дверей — контролера. Мальчишки гурьбой усаживались прямо на пол в проходах, на свободных «пятачках» перед самим киноэкраном (случилось бы сегодня подобное, — сбежалась бы вся «рать» пожарников города). В то время силу имело неписанное правило: сумел попасть в зал — чувствуй себя спокойно, тебя уже никто не тронет, не выпроводит за дверь.

Ивана Переверзева узнавали с первых экранных минут: взрослые, как и подобает, были рады увидеть любимого артиста в очередной роли нового фильма, мальчишки же схватывались с мест, радостно подпрыгивали и, как во время показа «Первой перчатки», дружно скандировали: «Кру-ти-ков! Кру-ти-ков!». И только по прошествии какого-то времени до их сознания доходило, что это вовсе не Крутиков, что боксом здесь и не пахнет, что это совсем другая роль полюбившегося, запавшего в души их кумира — артиста Переверзева, И если добавить к этому еще и полученные подзатыльники от взрослых, то мальчишки вскоре замолкали, успокаивались, и зал настраивался на происходящие на экране события.

Рослый, стройный, спортивного телосложения, с пышной шевелюрой каштановых волос на голове, с благородным красивым лицом русского парня — таков был Иван Переверзев. Его появление на киноэкране всегда вызывало у зрителей теплые, волнующие эмоции. А сколько женских сердец, особенно обделенных, вздрагивало и теплилось в приятном томлении в затемненных зрительных залах, когда на экране возникало лицо этого красавца-мужчины…

Не случайно, видно, еще в шестидесятые годы ходили робкие слухи (в девяностых это уже широко и доказательно «смаковали» московские газеты) о романе Ивана Переверзева с самой Екатериной Алексеевной Фурцевой — долголетнем министре культуры СССР во времена Никиты Сергеевича Хрущева. Тогда и ему. и Екатерине Алексеевне пришлось пережить не одну «сценку» ревности со стороны посла СССР в США  Фирюбина (мужа Фурцевой) дай самого Никиты Сергеевича, стоявшего за чистоту и непорочность морали государственного деятеля столь высокого ранга. И все же личная жизнь у Переверзева все не складывалась. И в киноэкспедиции, во время съемок «Дня ангела», он пребывал в «статусе» холостяка, хотя минуло уже четыре года, как он разменял шестой десяток лет жизни. Возможно, все это и было причиной тому, что Иван Федорович вел себя тихо, скромно, незаметно, почти всегда был поглощен только одному ему известными беспокоящими мыслями.

Играя главную роль капитана «Цъсаревича» — человека сильного. волевого, мужественного, не поддавшегося на провокации сыщиков царской охранки, честно и до конца выполнившего свой долг капитана, назначив свой мнимый «день ангела» с целью отвлечь, увести внимание пассажиров от неотвратимо надвигающейся трагедии (на судне случился пожар, оно вот-вот превратится в факел и пойдет ко дну) — Переверзев после всего этого, в часы наших встреч, все пребывал на заднем плане, все время «выпадал», а то и просто где-то терялся. Чувствовалось, что его что-то тяготило, угнетало, притупляло в нем интерес к бурным событиям в киногруппе Говорухина в дни пребывания в Херсонском порту с ежедневными тёплыми встречами с портовиками и моряками загранплавания. Впрочем, вполне возможно, что он по своей, натуре был человеком спокойным, уравновешенным, замкнутым, инертным.

Но его роли в десятках кинофильмов — людей сильных, смелых, решительных, эмоциональных — говорили совершенно об обратном. Одним словом, и для нас, работников Клуба моряков, и для самих членов киногруппы Иван Федорович оставался в некоторой степени человеком-загадкой.

В один из дней, когда кино-группа Говорухина отдыхала в Клубе моряков, Переверзев зашел ко мне в кабинет и предложил «тихонько, чтобы никто не заметил» ненадолго пройтись в центр города. За компанию я прихватил своего заместителя по работе с иностранными моряками Алексея Федоровича Стромилова, человека в летах, участника Великой Отечественной войны, подстать Переверзеву. По улице Карла Маркса мы поднялись на Суворовскую, прошлись к парку имени Ленина. У предпоследнего дома остановились. Я обратил внимание нашего гостя на мемориальную доску, извещающую о том, что в этом доме жил великий русский полководец Александр Васильевич Суворов. Он прочитал надпись и. с удивлением, сказал: «Надо же! Я веду вас к Ушакову, а по пути, случилось с Суворовым встретиться. Удивительный у вас город!».

Пройдя вдоль парка, мы подошли к зданию Мореходного училища. Переверзев весь оживился, заинтересованно, с увлечением оглядывал морские корабельные якоря у парадного входа, заходящих и выходящих курсантов в морской форме.

— Вот, где куются кадры для флота! — сказал он, блеснув своими серо-голубыми глазами. — А все тянется незримой ниточкой от Ушакова. Нравится мне ваш этот утолок морской романтики. Не скрою, завидую я этим ребятам, завтрашним настоящим морякам.

Неторопливо подошли к Судомеханическому техникуму. Переверзев остановился шагах в десяти от памятника Ушакова, задумался. Я взял за руку Стромилова, увлек его к боковой скамейке. Мы сели, наблюдая встречу двух неординарных, знаменитых людей: один актер — вживую, второй — адмирал в бронзе, расценивая происходящее как встречу артиста-исполнителя со своим киногероем. Это длилось минуту-другую, как вдруг одинаковая мысль обожгла наши головы, мы понимающе переглянулись со Стромиловым, потом вновь приросли взглядами к происходящей  встрече двух людей — человека и памятника — так как к удивлению своему обнаружили: перед нами стояли то ли два Ушакова, то ли два Переверзева. Идентичность, сходство их фигур, лиц, роста в пропорциях, были просто потрясающие. Разница была разве что в их одеянии: у Ушакова — форма адмирала Российского флота, у Переверзева — обычная современная одежда.

Переверзев неторопливо обошел памятник вокруг, подошел к нам. присел на скамейку. Глаза его были влажными. Он достал сигарету, прикурил, глубоко затянулся.

— Я благодарю вас за компанию, — сказал он приглушенно. — Это мой второй визит к Ушакову. Я дал себе слово посещать его при каждом моем приезде в ваш город.

Помолчали, раскуривая сигареты. Наконец я отважился нарушить затянувшееся молчание:

— Сходство, Иван Федорович, поразительное! Мы с Алексеем Федоровичем обнаружили это с первых минут. Когда, каким образом вы узнати об этом? Впечатление такое, что именно Вы позировал! скульпторам.

— Нет, что Вы! — удивился Переверзев. — А почему скульпторам? Их что — несколько?

— Если не изменяет память, их аж трое, — ответил я, — То ли одесситы, то ли ленинградцы. Фамилий их что-то не припомню…

— Это не столь важно, — подумав, сказал Переверзев. — А узнал я о памятнике лет пять назад. У меня в Москве есть хорошие знакомые, друзья, можно сказать. У родственников они часто здесь отдыхают. Так вот, они как-то мне и говорят: «Слушай, Иван, поезжай в Херсон. Там памятник Ушакову поставили — вылитый ты, как две капли воды». Специально поехать я не мог, да, честно говоря, и не придал этому значения. А вот три года назад, едучи в Одессу на киностудию, попутно заехал с ними в Херсон, ну и, естественно, посетил памятник. Ведь Ушаков для меня не просто историческое лицо, а человек, жизнь которого я прожил в двух солидных кинофильмах. Меня интересовало, да и сейчас интересует все, что касается этой незаурядной личности.

— И все же интересно, Иван Федорович, — вмешался молчавший до этого Стромилов, — с кого и как ваялась сама фигура Ушакова? Вам что-либо известно об этом?

Переверзев достал очередную сигарету, прикурил и сказал, улыбаясь:

— Догадаться здесь совершенно нетрудно. Фотографий Ушакова, как вы понимаете, не существует. Прижизненных художественных портретов я, создавая образ адмирала в кинокартине, при всем старании, тоже не обнаружил. Поэтому скульпторы пошли по самому легкому, но верному пути: взяли кинокадр с крупным планом Ушакова — фактически вашего покорного слугу — и изваяли его в бронзе или там в гипсе — первоначально. Вот так и случилось, что почти через полторы сотни лет Херсон увековечил Ушакова, а вместе с ним и меня прижизненно.

— Да. это интересно! — заключил Стромилов. — Уже десять лет стоит памятник, а мы, херсонцы. совершенно не задумывались — с кого же его лепили.

Возвращаясь в Клуб моряков, мне вспомнился предыдущий вечер — встреча киногруппы с херсонскими портовиками и моряками загранплавания. На вопросы к Переверзеву: «Ваш любимый кинофильм? Ваша любимая роль в кино?», тот, не задумываясь, ответил: «Кинофильмов два — «Адмирал Ушаков» и «Корабли штурмуют бастионы». И, естественно, роль Федора Федоровича Ушакова -это моя любимая роль в кино. Она отобрала у меня много энергии, физических и моральных сил. Мне думается, роль удалась. Мне за эту роль не стыдно. Я горжусь тем, что судьба подарила мне возможность прожить на экране жизнь этого великого флотоводца, замечательного, но незаслуженно забытого человека. Я до глубины души тронут тем, что херсонцы. единственные в такой огромной стране, как наша, трижды увековечили имя славного адмирала, поставив ему замечательный памятник, именем его назвали техникум и центральный проспект города, на котором они оба стоят. Я очень благодарен херсонцам. И горжусь: Ушакова «лепили» с меня».

После этого монолога в зале наступила долгая тишина, и только потом, словно опомнившись, раздались благодарные аплодисменты. Я вместе со всеми слушал этот монолог, однако (как видимо и все) совершенно не придал значения его последним словам: «Ушакова «лепили» с меня». Считал, что это было сказано просто так. к слову, использовано как художественный прием творческого человека. И вот всего несколько минут назад и я, и Стромилов стали свидетелями необычного, случайного эксперимента и редчайшего открытия: наяву мы убедились, поняли, что эти слова имеют самое прямое, физическое отношение к образам Ушакова (Переверзева) на киноэкране и Ушакова (в бронзе) на пьедестале памятника. Проще говоря. Ушаков и Переверзев — одно лицо.

Так случилось, что вскоре перипетии жизни закрутили меня. Я уехал в Крым, потом были Камчатка. Сахалин. События вокруг памятника Ушакова отошли на задний план, а вскоре и совсем забылись. Но вот недавно, пересматривая свой архив (записи, газетные
вырезки, фотографии), вся эта история до мельчайших подробностей всплыла в памяти, поглотила меня всего. Мне захотелось рассказать ее людям. Ведь это странички истории нашего родного края.

…Так совпало, что в дни пребывания киногруппы Говорухина в Херсоне вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении ряда артистов театра и кино высокими правительственными наградами.

— Надо же! — недоумевал в Клубе моряков Борис Федорович Андреев. — И нас с Иваном Федоровичем в вашем Херсоне не забыли. Мне — орден Ленина, Ванюшке — орден Трудового Красного Знамени. Такие вот дела!

Андреев с трудом унимал прилив чувств радости, удовлетворения, шумел, суетился. Переверзев же спокойно, сдержанно встретил весть о награде, и только долго не сходившая с его лица улыбка свидетельствовала о том, что ему тоже было приятно, радостно где-то там, в покоях души.

Вторая встреча с Переверзевым произошла год-полтора спустя. Я случайно, проживая в то время в Крыму, попал на театрализованный праздник «У нас в гостях артисты советского кино», который проходил на Херсонском стадионе «Кристалл». Одним из первых, под ликование и мощный гул голосов и аплодисментов переполненного двадцати тысячного стадиона, на открытом автомобиле, вокруг футбольного поля проехал «адмирал Ушаков» (Иван Переверзев). Спустя полчаса мы встретились с ним под Центральной трибуной в широком проходе, откуда хорошо просматривалось все действо праздника. Иван Федорович находился в приподнятом, возбужденном состоянии (зритель всегда встряхивал его, преобразовывал, подтягивал), после снятого грима лицо его пылало румянцем. Не успели мы переброситься десятком фраз, как его окружили уже освободившиеся от участия в шоу Олег Стриженов и Валентин Кулик (на деревянном помосте футбольного поля они «отработали» сценку из кинофильма «Овод»), Надежда Румянцева в ярком комбинезончике «королевы бензоколонки» и только что «нырнувший» со стадиона под трибуну Леонид Кмит в выгоревшей мятой гимнастерке и несуразной папахе с широкой красной полосой (Петька из «Чапаева»),

Все они упрашивали Переверзева немедленно ехать в гостиницу «Киев», так как помощник режиссера праздника, в виду нехватки легковых автомобилей, выделенных для переброски артистов, дал команду переезжать группами по мере их освобождения от участия в празднике, а самое главное — как я понял — в ресторане «Киев» их уже ждут накрытые столы. Переверзев пожелал этой шумной, возбужденной и явно проголодавшейся, но уже чем-то подогретой группе артистов приятного аппетита, а сам остался «поглазеть» на праздник. Но его тут же окружили две мобильные группы творческих работников из Одессы и Николаева, которые приехали в Херсон «перенять некоторый опыт» по проведению праздника в видутого, что в будущем году они затевают что-то подобное в своих городах, и им непременно потребуется «живой Ушаков».

Переверзев внимательно выслушав их, сказал:

— Ну, когда это еще будет! Давайте доживем. А найти меня нетрудно. Потребуюсь — ищите прямо на «Мосфильме». Там всегда знают, где я нахожусь. Самое верное дело! — Потом, словно вспомнив что-то, загадочно заулыбался, мотнул головой и со смешком добавил:

— Сегодня херсонцы, между прочим, тоже сделали мне одно забавнейшее предложение: через десять лет Херсону исполнится двести лет. Так вот, им тоже, представьте себе, потребуется «живой Ушаков». Дожить бы!

Действительно, через десять лет на том же стадионе «Кристалл» проходил грандиозный (подобных на нем я больше не припоминаю)  театрализованный праздник «Херсону 200 лет!». Были на этом празднике и Суворов, и Ушаков и даже Ленин, были «легендарные тачанки», бронетранспортеры и легкие танки, были палящие прямо на стадионе современные орудия… Однако Переверзева мы не увидели. До этого события ему не хватило дожить каких-то два месяца…

Каждый раз, когда я прохожу мимо памятника Ушакову, я всегда на несколько минут присаживаюсь все на ту же боковую скамейку и вспоминаю Ивана Федоровича Переверзева, народного артиста СССР, талантливого, любимого народом актера советского киноэкрана, в некоторой степени человека-загадку.

Январь-февраль 2000 года