Плоды украинизации
Ностальгию по прошлому у Сильванского вызывала и медленно, но уверенно набиравшая темпов украинизация, которая создавала немалые трудности развитию культуры. Не тем, что на всех углах официальными идеологами натужно пропагандировался украинский язык, а тем, как это делалось ими — «цепными псами» партии. В результате такого «возрождения» национальной культуре наносился непоправимый урон, апофеозом которого стали расстрелы видных деятелей отечественной литературы, театра, живописи, музыки и других искусств в 1930-е годы.
В том же «Рабочем» время от времени появлялись статьи о ходе украинизации на Херсонщине. В одной из них, опубликованной 20 ноября 1926 года, оптимистично сообщалось: «После отпускной кампании украинизация пошла быстрыми темпами. В учреждениях и на предприятиях открыто 110 украинских кружков, большинство [из которых] — повышенного типа». В те годы для эффективного проведения украинизации партия поделила население на три категории, что отображало способности людей к восприятию и усвоению национального языка. Те, кто, на взгляд партийных функционеров, успешно продвигались в его изучении, переводились из низшей категории в более высокую. Это обстоятельство было отражено и в цитируемой статье: «Недавно комиссия проверила около 600 служащих, отнесенных к 3-й категории. Большая часть переведена во 2-ю категорию, некоторым дана отсрочка до 1 января, а демобилизованным — до 1 февраля. 16 [человек] снято со службы».
Последних «вычистили» потому, что они явно не справлялись с поставленной задачей — украинизироваться во что бы то ни стало. Впрочем, это мало помогало, о чем свидетельствует та же статья: «Некоторые учреждения халатно относятся к требованиям комиссии и не представляют списков. Приняты меры к украинизации политпросветработы в городе. Ко всем клубам прикреплены украинские преподаватели. Для расширения украинознавства среди широких масс населения окружная комиссия открывает на днях в б[ывшем] Пушкинском училище государственные курсы украинознавства, на которые уже записались 180 человек. Предполагается организация еще ряда курсов. В районах украинизация проходит несколько хуже. Окркомиссией приняты соответствующие меры».
Несмотря на оголтелую пропаганду украинизации, ее насильственную обязательность для всех без исключения жителей Советской Украины, на страницах печати, хоть и крайне редко, все же высмеивалось это уродливое явление и его скороспелые «плоды». Та же херсонская газета «Рабочий» в течение двух недель осени 1927 года опубликовала статьи, резко критикующие результаты украинизации в городе. Это было похоже на заказанную властями очередную политкампанию, потому что ни до, ни после плоды украинизации на Херсонщине в печати больше не подвергались высмеиванию.
Особенно едким следует признать эссе Василия Матяша под названием «Чагарныкове роблыво». Журналист рассказал историю одного кустаря, которому «понадобилась справка о том, что он действительно занимается кустарным промыслом». Кустарь пошел «в ближайшее учреждение, где сидели «стопроцентные украинцы»». Те «долго и упорно перелистывали толстые тома «словников» и, после трудных изысканий, выдали ему «справку»: «…цим свідчиться, що гр. … справді займається чагарниковим робливом»».
Однако когда кустарь пошел с этой справкой в Финотдел, чтобы уплатить налог, то, «после долгого исследования бумажки всеми сотрудниками», было решено направить его в… Политпросвет. Там тоже не разобрались с бумажкой кустаря и направили его в… Здравотдел. Последний отправил отчаявшегося человека в… Дом умалишенных. «Так «творчество» службовцев, — заключает В.Матяш, — породило волокиту. «Чагарныкове роблыво» — бессмысленная галиматья, набор непродуманных слов, ничего общего не имеющих с «кустарным ремеслом». Такое «произведение» выходит из рук малограмотных людей, для которых «словнык» — скрижали, вывозящие службовця «в минуту жизни трудную» — во вторую категорию».
Автор гневной статьи указывает, что «»чагарныкове роблыво» — не выдумка, не анекдот; такие словесные трюки обильно рассыпаны по нашим афишам, программам театров и кино, канцеляриям, вывескам — всюду, куда проникла «мова»». При этом он приводит массу примеров, свидетельствующих о том, что в Херсоне новояз действительно проник всюду. Так, на афише кинотеатра имени Коминтерна «красно-фиолетовым по белому» было написано: «Картина «Дитя Рынка» — найкращий закардоний фільм — край кінематографічного мистецтва». Поскольку эта афиша, по-видимому, повествовавшая о последнем крике в кинематографе (отсюда нелепый перевод — «край»), была изготовлена печатно, то В.Матяш тут же называет ее «автора» — местную типографию «Друкар».
Ошибки в подаче рекламы фильмов в кинотеатре имени Коминтерна имели место постоянно. Автор статьи приводит еще одну, весьма, на его взгляд, характерную: «Не менее интересен перевод названия картины «Мертвые пробуждаются». Оказывается, по-украински это будет «Мертві перекидаються», т.е. опрокидываются».
Несуразицу с переводом русских слов на украинский язык В.Матяш увидел и в программе заезжего цирка, где говорилось: «Кирилов покаже много захватуючих моментів». Но и это еще не все. «»Чагарныкове роблыво», — отмечает автор, — залезло и на вывеску херсонского Постоялого двора агитпункта № 5. На вывеске, имеющей двухлетний стаж, значится: «Херсонськії заіджїї селянски двір»».
Подобных вывесок по Херсону в то время было, хоть пруд пруди. На магазинах, лавках, гостиницах, учреждениях можно было прочесть: «Чоловіча взуття», «Обдія», «Карита швидкої допомоги», «Тут торгують з набілом», «Громадяне, додержуйте черідки»… «Теперь нам не удивительно, — заключает автор статьи, — если, прочтя такие, из ряда вон выходящие по своей безграмотности «сочинения», рабочий [непременно] скажет словами Калистрата из произведения Владимира Винниченко «Панна Мара»: — Півгода вже в городі живеш, а недоуменіє, як у свинопаса!».
На извращения украинского языка в Херсоне в период кампании украинизации указывал в своей статье «Довольно шуток!» и Юрий Дольд — тогда сотрудник херсонских газет, а в последствии — известный украинский писатель Юрий Петрович Дольд-Михайлик (настоящая фамилия — Михайлик; 1903-1966). Он рассказал о том, как в Харькове местная власть переименовала улицы Пушкинскую и Короленковскую в, соответственно, Гарматну и Гетьманську. В первом случае так произошло потому, что советские партийные грамотеи решили, что «название «Пушкинская» происходит от слова «пушка», что в переводе на украинский означает «гармата», а название «Короленковская» — от слова «король», что по-украински равно слову «гетьман»».
Поделившись этой харьковской нелепостью, Ю. Дольд отмечает: «У нас, в Херсоне, и в области русского, и в области украинского правописания перлов «грамотности» сколько угодно. Достаточно быть немного наблюдательным, чтобы, въезжая в город, прочесть по Красноармейской улице такую удивительнейшую вывеску: «Здесь продаются сало, колбасы и прочие сладости». Это способно убить каждого нового человека, впервые приезжающего в Херсон».
Всевозможных казусов украинизации в Херсоне в те годы было предостаточно. И от всех этих «чагарныковых роблыв», говоря словами Василия Матяша, у горожан невольно возникало чувство, что они перерождаются, а потому им хотелось в ужасе во все горло запеть: «Теперь я турок, не казак!»…