Под нами — переправы
А. Т. ТИЩЕНКО, Герой Советского Союза,
старший лейтенант в отставке, бывший командир
эскадрильи 8-й воздушной армии
В конце февраля 1944 года наш полк перелетел на полевой аэродром у села Веселого, неподалеку от Аскании-Нова. Хотя село и носило такое радостное название, жить в нем было отнюдь не весело. И все из-за воды. Она преследовала нас всюду: на аэродроме, на улице, в штабе, в общежитии, в столовой. От непрерывных дождей и мокрого снега аэродром так раскис, что самолеты приходилось вытаскивать гусеничными тракторами. Пригодной для взлета и посадки оставалась лишь узкая полоса на небольшой возвышенности.
А летать нам приходилось много. Мы «работали», если можно так выразиться, на широком фронте: над никопольским плацдармом, над нижним течением Днепра и над Сивашом.
Как-то вызвал меня и моего напарника Федорова командир дивизии полковник А. А. Корягин. По его озабоченному виду мы поняли, что он намерен сообщить что-то важное.
— Полетите на разведку в район никопольского плацдарма,— сказал полковник,— О результатах будете докладывать командующему фронтом генералу Толбухину. Особое внимание обратите на переправы через Днепр и возможные пути отхода противника.
Весь следующий день мы утюжили небо над плацдармом. Сфотографировали переправы через Днепр, разведали все дороги на левом и правом берегах реки. По одной из них двигалась большая колонна вражеских войск. Стало ясно, что противник начал отход. Для наших летчиков началась боевая работа. Они по нескольку раз в день поднимались в воздух, бомбили переправы через Днепр, уничтожали из пушек и пулеметов живую силу, технику врага и чувствовали себя хозяевами в небе. Ни огонь зениток, ни наскоки «мессершмиттов» не могли укротить их боевого порыва.
…Вот бросил свой самолет в пике Александр Туманов. Под ним — колонна вражеских автомашин. К ним потянулись пушечные и пулеметные трассы. Вспыхнула одна машина, другая. Только он вывел самолет из пике, как зенитный снаряд угодил в мотор, и самолет загорелся.
Высота около двухсот метров. Прыгать с парашютом было невозможно, да и некуда — везде фашисты. Секунда раздумья, и Туманов направил горящий самолет к переправе. Ему хорошо видны фашисты, в панике бросающиеся в воды Днепра.
— Прощайте, друзья! Погибаю за Род…— в последний раз услышали мы по радио взволнованный голос Александра Туманова.
Над переправой взметнулся огромный столб дыма и огня. Он встал над водой, словно суровый памятник подвигу мужественного советского патриота.
Траурным был этот день. Люди ходили хмурые, молчаливые. Невозможно словами выразить всю нашу боль и печаль. Мы лишились одного из лучших летчиков, любимца полка.
А фронтовая жизнь шла своим чередом. По распоряжению командира корпуса была создана специальная группа воздушной разведки в районе Нижнего Днепра. От нашего полка в нее вошли Федоров и я. Ставя разведчикам задачу, генерал Савицкий говорил:
— На Херсонском направлении противник удерживает небольшой плацдарм. По последним данным, он начал проявлять подозрительную активность. На днях группа вражеских войск переправилась в районе Очакова через Днепровский лиман и закрепилась на Кинбурнской косе. Не исключено, что фашисты готовят здесь контрудар. Вы должны внимательно наблюдать за этим районом.
В течение нескольких дней разведчики тщательно просматривали местность от Каховки до Черного моря.
Вскоре наш полк получил новую задачу — прикрыть понтонную переправу через Сиваш, по которой на плацдарм, захваченный нашими войсками, доставлялись боеприпасы, продовольствие, медикаменты, пополнение, оружие. Она должна была сыграть важную роль при наступлении наших войск в глубь Крымского полуострова. По ней почти непрерывно вела огонь вражеская артиллерия, ее днем и ночью бомбили «юнкерсы» и «хейнкели». Но переправа жила. Жила благодаря мужеству зенитчиков, летчиков-истребителей и самоотверженности саперов, залечивавших ее раны.
В начале марта активность фашистской авиации здесь резко возросла. Над переправой стали появляться большие группы бомбардировщиков в сопровождении истребителей. Они с рассвета и до темноты висели над Сивашом, пытаясь оборвать нить, связывающую его берега. Особенно накалилась воздушная обстановка над переправой 11-го марта.
…На рассвете наша шестерка вылетела по тревоге в район прикрытия. Едва мы набрали заданную высоту, как с командного пункта сообщили, что к переправе приближается большая группа вражеских бомбардировщиков и истребителей.
Что делать? Инструкция запрещала нам вести бои над переправой в зоне зенитного огня. Стало быть, врага надо встречать где-то на подходе к Сивашу. А он имеет двойное или тройное численное превосходство. Значит, успеха можно добиться лишь при внезапной, стремительной атаке, для чего надо иметь преимущество в высоте и скорости. Эти мысли промелькнули моментально, и я дал команду летчикам набрать высоту, увеличить скорость и подходить к переправе слева, со стороны восходящего солнца. Но намеченный план осуществить не удалось. Бомбардировщики уже вышли в район переправы и, вытянувшись в цепочку, начали снижаться. Дорога была каждая секунда, и я передал по радио:
— Атакуем пикирующих!
Свой «як» я бросил к ведущему «юнкерсу». Огонь открыл с наиболее выгодной дальности. Увидев, что снаряды попали в фюзеляж вражеского самолета, стал выводить машину из атаки. Летчики повторили мой маневр, и наша группа вскоре перемещалась с бомбардировщиками. «Юнкерсы» пикировали на переправу, а за ними носились «яки». И все это — под непрерывным обстрелом зениток.
Плотность зенитного огня в этом бою была настолько большой, что потом мы сами удивлялись, как нам удалось выйти из него без потерь.
Эта атака оказалась неожиданной для противника, но в дальнейшем наши действия были скованы «мессершмиттами». Пришлось вести с ними тяжелый неравный бой. Но мы сумели выдержать их натиск до подхода подкрепления.
Как-то мне довелось вылететь ночью в район переправы. Хожу по большому кругу и пристально всматриваюсь в темноту. В стороне бродят лучи прожекторов. Вверху мигают звезды, внизу, на земле, мерцают вспышки артиллерийских разрывов и пунктиры пулеметных трасс.
И вдруг совсем рядом, чуть выше, мелькнул темный силуэт бомбардировщика. Повезло, думаю, и спешу к нему. Вот уже четко видны красноватые струйки выхлопных: газов. Накладываю на него перекрестие прицела и… мой самолет попадает в луч прожектора. Не вижу не только противника, но и своего прицела. Торопливо нажимаю на гашетку, резко отворачиваю истребитель и выскакиваю из прожекторного луча. Глаза понемногу свыкаются с темнотой. Оглядываюсь, но горящего «хейнкеля» не вижу. Ушел. Ну -как тут было не выругать прожектористов! Когда же успокоился, подумал, то пришел к выводу, что они тоже не виноваты. Попробуй определи ночью с земли, где свой, где чужой самолет…
И все же мы приноровились к новой обстановке, начали сбивать вражеские самолеты. А если не сбивали, то прогоняли их от переправы, заставляли сбрасывать бомбы, куда попало.
Для ночных полетов командование выделяло наиболее опытных летчиков. Остальные прикрывали переправу днем. Получилось так, что молодые летчики стали летать без своих командиров. Мы понимали опасность такой ситуации и тщательно подбирали пары. А в те дни, когда же над переправой нависала особо серьезная угроза, поднимались в воздух все. И вот в один из таких дней не вернулся с задания Федор Тихомиров.
Как потом удалось установить, Тихомиров, сбив над Сивашом «юнкере», возвращался домой. Погода была пасмурной, и летчик слишком поздно заметил вынырнувших из-за облака «мессершмиттов». Один из них с короткой дистанции открыл огонь и изрешетил кабину «яка». Летчик был убит.
Оборвалась молодая жизнь: Феде Тихомирову тогда только исполнилось двадцать лет. До сих пор я не могу забыть этого добродушного здоровяка с застенчивым взглядом и белесыми бровями. Ему бы жить да жить. Как все-таки суровы законы войны!