Южнее Верхнего Рогачика
А. К. НЕДБАЙЛО, дважды Герой Советского Союза,
генерал-майор авиации, бывший летчик-штурмовик
75-го авиационного штурмового полка 8-й воздушной армии
— Третьей эскадрилье уничтожить переправу через Днепр!
О, это уже работа! Чего стоит одно название реки!.. Видно, поджали наши фашистов изрядно. Лишить их переправы — это значит не только лишить подвоза, но и отрезать пути к отступлению, внести панику в стан врага, деморализовать его.
Вылетаем. Нас прикрывают четыре «яка». Подходим к цели шестеркой, перестраиваемся в правый пеленг. Впереди блеснула голубая лента. Днепр! Учащенно забилось сердце. Вот он, древний Славутич!
Прямо по курсу — тонкая темно-серая полосочка, словно бы стягивающая днепровские берега: это переправа. Расстояние быстро сокращается. Вот уже нас встречают вражеские зенитки: тут и там возникают темные клубы разрывов.
С первого же захода по команде обрушиваем бомбы. Разворачиваемся для второй атаки. Нам видно, как горят танки и автомашины, как мечутся обезумевшие лошади, как рвутся боеприпасы. Еще один заход — и новые взрывы внизу, новые очаги пожаров. Теперь каждый летчик выбирает себе цель и ведет по ней огонь из пушек и пулеметов.
Задание выполнено. Собираю группу и идем на обратный курс. Видимость по-прежнему плохая. Дождь вперемежку с мокрым снегом. Где мы находимся? Определить невозможно. Но, судя по времени,— под нами уже свои.
В начале февраля войска 4-го Украинского фронта перешли в решительное наступление. У нас, штурмовиков, работы прибавилось: наш участок находился на излучине Днепра. Мы «обрабатывали» позиции противника, контролировали его коммуникации.
В один из дней меня вызвали к командиру полка. У него уже сидели замполит, начальник штаба и командир нашей эскадрильи.
Вид у майора Ляховского был взволнованный, озабоченный.
— Дело вот какое,— сказал он, расправляя на столе оперативную карту.— Надо без прикрытия сходить парой на Зеленую и Васильевку, чтобы установить истинное положение сторон. Поручаю это задание вам. Обратите внимание на местонахождение вражеских танков. Учтите, что наши части на рассвете перешли в наступление. И обо всем, что увидите на поле боя, будете докладывать на командный пункт лично генералу Хрюкину. Сообщайте, все до. мелочей. Ясно?
— Так точно!
— Идите, готовьтесь к вылету.
— Кто со мной пойдет? — спросил я комэска.
— Охтин.
Я удивился. Охтину предстояло выполнить всего лишь третий боевой вылет, а задание сложное. Ну что ж, Охтин так Охтин!
Вскоре младший лейтенант был у меня. Я детально разъяснил ему боевую задачу, ее особенности, напомнил, какие маневры надо будет выполнять.
— Не беспокойтесь, товарищ командир, я не подведу,— отвечал Охтин.
Через несколько минут мы уже были в воздухе. Над нами сплошная облачность. Высота — четыреста метров. С каждой минутой видимость ухудшается, облачность «прижимает» нас к земле. Я волновался: справится ли молодой летчик?
У переднего края пришлось снизиться до пятидесяти метров. Только пересекли линию фронта — заговорили зенитки. Впиваюсь взглядом в землю, во все, что есть на ней. Мне даже кажется, что слышу раскатистое «ура!» идущей в атаку пехоты.
Впереди появились закамуфлированные коробки. Насчитал их семь. Семь «тигров». У дульных срезов орудий — языки пламени. «Ведут огонь!» — отмечаю про себя. Оглянулся: наша пехота залегла. «А что, если ей помочь?» — подумал и разворачиваюсь влево. Вижу — внизу пылают два танка. Пулеметчик Антон Малюк использует возможность и из турельного пулемета поливает огнем вражеские траншеи.
— Охтин! Еще заход: атакуем эсэрами и пушками.
Подожгли еще один танк. Зашли снова. Обрабатываем вражеские позиции всеми огневыми средствами, которыми располагает штурмовик. Внимательно наблюдаю за тем, что творится на земле, и докладываю на командный пункт.
После шестого захода, когда боекомплект был израсходован, принимаю решение уходить домой. Но на душе неудовлетворенность: еще бы парочку заходов, поддержать нашу пехоту!
Выхожу из атаки боевым разворотом, запрашиваю разрешение на возвращение домой. Вдруг словно в молоке оказался, ничего не вижу, не могу даже определить положение самолета: машина нырнула в облака.
Вывел самолет из серой пелены — вот снова земля просматривается.
И тут впереди, почти в створе капота, замечаю силуэт самолета, внезапно вынырнувшего нам навстречу из облаков. Видны кресты. «Юнкрес-88»! Очевидно, разведчик. Не дам ему уйти!.. Нажимаю одну гашетку, другую. Оружие молчит. Разочарованию нет предела: как быть?
А «юнкерс» уклоняется от атаки, спешит скрыться в спасительном облаке. Уйдет ведь, уйдет! Надо пересечь ему путь!
Включаю форсаж. Мотор не гудит — ревет. Я словно слился с машиной. Все мускулы напряжены до предела. Одна только мысль, одно желание руководит сейчас мной: догнать врага и уничтожить!
Дистанция сокращается. Единственный выход — идти на таран! Решаю подойти сзади и винтом отрубить «юнкерсу» хвостовое оперение…
— Командир, осторожно! Слева Охтин,— кричит Малюк.
В тот же миг сверху, из-за облаков, на меня наплывает темная громада. Удар сотрясает машину. Левое крыло моего штурмовика сжалось «в гармошку». Рванул штурвал на себя, самолет по инерции полез вверх, но, потеряв скорость, стал падать…
Подробности мне стали известны позднее. Спасла нас с Антоном чистая случайность. Если бы штурмовик шел отвесно — мы бы не спаслись. Но он упал на правое крыло, которое смягчило удар. Малюка выбросило из кабины метров на пятьдесят. Он, к счастью, упал на парашют. Пролежав без сознания несколько минут, открыл глаза. Над ним стояли два солдата.
— Живой?
Солдаты помогли Малюку вытащить меня из-под обломков.
…Упали мы около десяти часов утра. А очнулся я лишь вечером. Открыл один глаз — второй забинтованный. Не пойму, где я. Низкий потолок крестьянской хаты. Тишина.
Надо мной склонилась девушка в белой косынке. Рядом с ней солдат в шинели.
И снова забылся…
Шло время, и раны мои постепенно заживали, кости срастались. Перевязки уже были не так мучительны. Искусные руки медиков сделали все возможное и даже невозможное, чтобы как можно скорее поставить меня на ноги, а значит — вернуть в боевой строй.