Любовь, мораль и нравы. Из прошлого Херсонщины (часть вторая)
O tempora! O mores!
В одном из современных шлягеров есть слова «Гуляй, шальная императрица. И вся страна, которой правишь ты, берёт с тебя пример». Нашим современникам понятно, о какой императрице идёт речь. Ведь столько сказано, написано и снято фильмов про распутно-будуарную жизнь Екатерины ІІ. Как отмечал историк-литературовед XIX–XX веков Пётр Бартенев, «историки чрезмерно интересовались тем, чем занималась Екатерина по ночам, тогда как для истории более важно то, чему она посвящала свои дни». Кто-то из них даже склонен утверждать, что именно с императрицы Екатерины начался закат нравственности у подвластного ей народа. Хотя скорее это – всё же досужие домыслы. Неотъемлемая от нашего менталитета попытка найти крайнего, виноватого, на которого можно свалить всю ответственность. На деле же слухи и подробности о любовных утехах в верхах вряд ли могли достигнуть ушей низов и вмиг повергнуть ниц вековые патриархальные устои. Ни в коей мере этому не способствовало и то, что период правления Екатерины ІІ называют «эпохой просвещения», подчёркивая, что именно в то время начинают издаваться газеты и первые сатирические журналы в империи. Попробовал бы кто-нибудь из издателей попытаться разместить в своём издании подробности, очерняющие высшую самодержавную особу… И как гораздо позднее ни обвиняли бы царственную «немку» во всех смертных грехах, основная причина падения нравов была в ином.
Развитие промышленных производств в империи в XIX веке требовало огромного количества рабочих рук. Малоземельные крестьяне, едва сводившие концы с концами, и молодёжь, не находившая себя в патриархальной крестьянской жизни, потянулись на заработки в города, пополняя ряды уже сложившегося пролетариата и перенимая его далёкие от идеала образ жизни и привычки.
И всё же сложнее всего было приспособиться к новой городской жизни юным девушкам с их патриархальным воспитанием, привыкшим к сельскому укладу. Совсем иные нравы, соблазны и искушения становились для них камнем преткновения, губившим и ломавшим их не обременённые жизненным опытом наивные души. Так что сенатское разъяснение об ответственности за обещание, процитированное выше, уже не принималось всерьёз, и к началу ХХ века повсеместно нарушалось уже без зазрения совести. И если ещё в середине XIX века рождение ребёнка вне брака покрывало позором не только юную мать, но и её родителей, то в конце века на это, особенно в городах, уже смотрели сквозь пальцы.
В 1901 году «Югъ» со ссылкой на петербургскую газету «Новое время», издававшуюся с 1868 по 1917 годы, отмечал: «В Петербурге из 1000 разрешающихся первым ребёнком женщин – 437, т. е. более 2/5, рождают вне брака. В общем итоге в 1884–1892 годы незаконные рождения в православном населении составляли постоянно 30% всего числа рождений, а в 1898 году – даже 50%, т. е. незаконным рождается половина населения. В то же время у католиков рождается 13% незаконных, у протестантов – 9%, у евреев – 0,6%, у магометан – 0,3%». Половина православного населения!
Конечно же, в отдалённых от центра городках, таких как Херсон, сохранявших в себе ещё остатки старых традиций, рождённых вне брака детей было намного меньше, хотя проблема была актуальна и здесь. Анализируя газетную статистику того периода, убеждаешься, что с конца ХIX века количество незаконнорождённых в Херсоне неизменно росло. Как следствие падения нравов ежегодно увеличивалось число самоубийств, совершённых одинокими женщинами, ждущими ребёнка; брошенных на произвол судьбы, убитых или подкинутых младенцев. В отчёте заведующего богоугодным заведением, члена городской думы Херсона г-на Пукалова фигурируют такие цифры: «количество оставленных (только в приюте – А. З.) детей в 1893 году составило 375 человек, в 1897-ом – уже 520. Около 43% – дети в возрасте 2–7 дней. 1% – от года до пяти, остальные – в пределах 1 года». А сколько загубленных детских душ не вошло в официальные отчёты!
Эпидемия «свободы нравов» в сёлах Херсонщины
Период конца XIX – начала ХХ веков характеризуется серьёзным падением нравственности и на селе. Одной из причин этого стали новые веяния, привнесённые в сельский быт сезонниками и местными выходцами, примкнувшими к городскому пролетариату, а также потеря прежнего многовекового авторитета церкви в жизни сельчан. Пьянство молодёжи, некогда считавшееся редким исключением, теперь было возведено в ранг «молодецкой удали». Попойки перерастали в драки, дебош, хулиганство и зачастую оканчивались весьма тяжкими последствиями.
«Пьяная свобода» изменила и отношение к таинствам брака, что хорошо видно хотя бы на примере села Чалбасы (ныне Виноградово) Днепровского уезда, находящегося всего лишь в полсотне вёрст от губернского Херсона. В 1901 году херсонский «Югъ» разместил на своих страницах информацию, полученную от «внештатного» чалбасского корреспондента: «После продолжительного затишья село наше проснулось. Свадебные поезда стали всё чаще оглашать улицы весёлыми песнями… В нашем селе, несколько отсталом по своему развитию, можно встретить довольно своеобразные свадебные обычаи и взгляды на брак. Здесь жители наивно говорят: “если нельзя по закону, то мы сделаем и так”. Вот факт, подтверждающий сказанное».
Далее следует рассказ о крестьянине, задумавшем поскорее женить своего сына, чтобы в доме появились ещё одни рабочие руки. Но так как по церковным метрическим книгам жених ещё не достиг положенного возраста, при котором мог бы быть совершён обряд венчания, священник отказался это сделать. «Тогда отец жениха, потолковавши со своими сватовьями, решил отгулять свадьбу, а когда жених достигнет законного возраста, то тогда и обвенчать молодых. Решили и сделали, и вот 21 января была отпразднована по всем правилам и обычаям свадьба невенчанных молодых, и никто из жителей не находит в этом чего-либо зазорного или необыкновенного, находя, что и в самом деле успеют обвенчаться. Мало того, пример заразителен, и после этого нашлись ещё невесты, которые перешли на жительства в дома своих женихов в ожидании свадебного пиршества, а венчаться будут, когда отцы женихов соберутся с силами».
Впрочем, стоит отметить, что, судя по всему, прецедент этому был на заре основания Херсона, ибо с прежних, незапамятных времён, как за полтавцами закрепилось прозвище «галушечники», так за херсонцами – «невенчаны».
Дальше – больше. После русскояпонской войны и аграрных беспорядков 1905 года, в преддверье империалистической войны нравы в Чалбасах, да и не только в них одних, а повсеместно, опустились, по современному выражению, «ниже плинтуса»: «Деревенская молодёжь в последнее время крайне распустилась. Днём ещё парни похожи на мирных людей, а чуть начнёт вечереть, собираются толпой и с шумом и с песнями отправляются на целую ночь по деревне для разных проделок. Если они для храбрости напьются вина, тогда ещё хуже. Горе тогда мирным жителям деревни, а в особенности тем, у кого есть девушки, не принимающие к себе на ночь парней. У нас по существующему обычаю каждый парень до женитьбы с избранницей своего сердца, а то и со многими (у нас на этот счёт не строги и не разборчивы), успевает вдоволь нажиться. Так что вступление в брак нецеломудренных девушек, с прижитыми до брака детьми, явление у нас не редкое. Врываются парни по вечерам к девушкам нахально, по несколько человек разом, и если отец девушки попробует отговорить их или пригрозить им чем-нибудь, тогда тут же происходит свалка, и бедному хозяину достаётся – он оказывается с раздробленной головой или прибитый до полусмерти отвозится в больницу».
И вся эта дикость и мерзость происходила в ХХ веке, неподалёку от столицы губернии! Не помогали уловки некоторых родителей спрятать или отправить в иное селение своих взрослых дочерей. Таким домовладельцам пьяные парни выбивали стёкла, ломали ограды и мазали ворота дёгтем. Так что не всегда перепачканные дёгтем ворота означали, что здесь живёт опозоренная девица. Теперь представьте, что творилось после произошедшего в 1917 году октябрьского переворота, когда в руках подобных ублюдков сосредоточилась безграничная власть, подкреплённая силой имевшегося на руках оружия! А вот ещё несколько не менее ярких примеров упадка нравов в сёлах из тех же предреволюционных херсонских газет: «Улицы оглашаются пьяным пением. Толпа дружек с невестой во главе ходят по хатам, разнося шишки. Свадьбы всегда сопровождаются сильным возлиянием, в котором принимают участие даже дети, и часто заканчиваются разного рода бедствиями». «М. Новый Буг, Херсонского уезда. Октябрь месяц – сезон свадеб, на которых крестьяне пропивают массу денег. Обиднее всего то, что во время этих свадебных пиров, продолжающихся подчас целую неделю, старшими спаиваются и малолетние. Затем совершенную аномалию составляет обычай, который сохранила великороссийская часть населения, выезжающая во время свадьбы со всеми гостями в центральную часть местечка, на базар, с КРАСНЫМ флагом и здесь публично, на виду всего крещёного мира, распивающая ведро и больше водки». Обратите внимание, и в первой, и во второй публикациях упоминаются малолетние, привыкавшиек спиртному на подобных «торжественных» празднествах. Не было ли подобное попустительство первым шагом к беспределу в Чалбасах?
Государство с «заботой» о народном здравии
Введённая в 1894 году по инициативе тогдашнего министра финансов Сергея Витте казённая (государственная) монополия на производство и продажу спиртных напитков изначально лживо была представлена как «отеческая забота правительства о народе». По крайней мере, вся имперская пресса была полна хвалебных отзывов о предполагаемой пользе и различных благах для народа. Так, херсонский «Югъ» отмечал в 1899 году: «Относительно пьянства нечего беспокоиться, в самой своей основе реформа С. Ю. Витте идёт вразрез с народным пьянством, отвлекает население от его пьяного клуба. С представлением казне выгод и больших поступлений она соединяет осмотрительность, осторожность, попечение…».
Другие периодические издания добавляли ещё к целям реформы «чтобы отучить население от вековой традиции пьянства» и «приучить к культурному потреблению водки». Третьи радовались мудрости правительства, избавившего свой народ от тяжких последствий и частой смерти, связанных с употреблением различного хмельного суррогата, путём строгого контроля качества казённой водки. Кстати, спустя сто лет первый советский президент Михаил Горбачёв, объявив свой пресловутый «сухой закон», ничего нового так и не смог придумать, пользуясь теми же самыми лозунгами «с заботой о благе народа».
Реформа Витте не только не искоренила народное пьянство, но и позволила пьянству в буквальном смысле выплеснуться наружу. Употребление «горькой» в помещениях лавок, продававших водку, запретили, и сатирические журналы того времени запестрели карикатурами, изображавшими пьющих вокруг казённых лавок, украшенных разводами от сдираемого о стены красного сургуча, которым были залиты пробки бутылок. «Введением монополии пьянство не уменьшилось. Часто можно видеть парней лет 17-ти, стеснявшихся раньше пить в стенах кабака. О взрослых крестьянах и говорить нечего. К результату правильного и культурного потребления водки из них никто не пришёл. Скрываясь прежде в стенах шинков, теперь вся пьяная челядь располагается на улице, производя бесчинства и соблазны», – сообщал херсонский «Югъ» уже в 1900 году.
Правда, в 1902 году не замедлил появиться новый закон, запрещавший распитие водки на улице, на что «пьющая» часть страны незамедлительно отреагировала: «Рабочий наш люд покупает водку для немедленного потребления, и пустая бутылка тут же сдаётся в лавку. Если пить в лавке нельзя, а на улице будет запрещено, то куда же должен деваться рабочий с купленной водкой?»
Как бы там ни было, масштабы пьянства в стране угрожающе росли. В сравнении с годом 1911-м в следующем в империи было выпито на 12 миллионов вёдер водки больше…